— Шанхай. Зар-раза… Или Буэнос-Айрес. Или Нью-Йорк…
— Именно! — Карлссон подхватил ассоциативный ряд Бринцева. — Более тысячи исследованных систем, свыше пяти тысяч разных, но одинаково мертвых планет…
— Эй, не передергивай, — прервал его ван Хофф. — А Лутинис? Ты сам там был.
— Я говорю не о прокариотах, а о высших формах. И нате вам, наконец-то — есть! Первый обитаемый мир. И сразу — так похожий на Землю? Разве это не странно?
— Не более чем выбросить десять шестерок подряд, — улыбнулся ван Хофф. — С другой стороны, Коперниково условие…
— Ты о конвергентной эволюции? — вмешался Рами.
— Почему нет? Возможно, развитие технических цивилизаций подчиняется неким универсальным законам.
— Простите, но какое отношение к этому имеет гелиоцентризм? — скривился Кронкайт, навигатор.
— Какой там гелио… Нет-нет! — Ван Хофф тряхнул головой, словно теряющий терпение буйвол. — Коперниково условие — или, более обще, закон среднего — гласит, что законы физики везде одинаковы, ни одна система не является особенной. Земля — не пуп Вселенной, мы — не венец творения, и если нечто случилось в одном месте, оно уже произошло, происходит или будет происходить и в других. Понимаешь?
— И снова
— Ну, как можно летать в космос и не знать таких базовых вещей?!
— Ладно, господа, спокойно, — сказал Рамани примирительно. — Давайте подумаем вот о чем…
Они переглянулись, будто пытаясь нейтрализовать ошеломление, в состоянии которого находились пару мгновений ранее. Лишь капитан Мирский сохранял холодную голову и продолжал молчать, прислушиваясь к беседе подчиненных.
Те спорили, как дети, которыми давным-давно перестали быть. Едва на несколько лет младше его, всем около тридцати. Швед, индус, японец, двое американцев и россиянин — родственник капитана, инженер Бринцев. Из разных уголков мира, из разных мест, но перед лицом подобного вызова культурные различия становились, казалось, несущественны.
Десять минут, а они уже чувствуют себя как дома, им охота спуститься и разобрать этот мир, как очередную игрушку. Мир совершенно чужой, и как знать, доступный ли пониманию.
— Полагаю, кто-то должен остаться, — несмело пробормотал ван Хофф, когда на рассвете, через несколько часов сна, они завершили приготовления к экспедиции.
— На корабле? Нет необходимости, — капитан покачал головой. — Челнок вполне справится. Нападающий, если атакует, станет обладателем технологии либо менее развитой, чем наша, либо более. Если менее, переживать не о чем, а если более — шансов у нас все равно не будет. Приоритетом остается установка контакта, а для этого мне нужны вы все. Все и пойдем.
— Однако я все еще полагаю, что мы должны сделать это телеоперационно, — Карлссон не хотел уступать. — До закрытия нынешней транзитной щели осталось… сколько? Восемьдесят с чем-то часов?
— Восемьдесят два стандартных, — уточнил капитан.
— То есть три неполных местных дня. А следующую мы можем ждать хоть год. Я не хочу застрять здесь на год, несмотря на чудеса, которые эта планета может предложить.
— За три дня удастся сделать немало, — негромко заметил ван Хофф.
— Потратив большую часть времени на дорогу? — спросил с издевкой Карлссон. — Тогда зачем нам все это оборудование?
— Ты, должно быть, не понимаешь…
— Почему мы действуем нерационально? Точно, не понимаю!
— …специфики ситуации, — закончил со стоическим спокойствием ван Хофф. — В любой другой я бы с тобой согласился. Перенесем зрение, слух и осязание в инструменты и — вперед! — куда как четче и, несомненно, безопаснее. Конечно. Но не в этом случае. Первый контакт при посредничестве машин? Ну не знаю… Мне это кажется чем-то не совсем приличным.
Остальные согласились, оставив биолога с его сомнениями в меньшинстве.
— Кто-нибудь хочет что-то добавить? Если нет, через четверть часа я хочу видеть всех готовыми к выходу, — завершил дискуссию капитан.
Через четверть часа они были готовы. Все, кроме Сайто, у которого, как обычно, случилась небольшая проблема с амуницией.
— Ну что такое? — нервничал Мирский.
— Момент… — бормотал геолог, словно Лаокоон, сражаясь со спутанной сбруей гравистата.
— Кронкайт, помоги ему, — обратился капитан к навигатору.
Рассвет — краснее и глубже, чем на Земле, — зарумянил небеса. Снег вокруг загорелся, будто расплавленная сталь, ледяные иголки быстрее закружили в дыхании утреннего ветра.
