— Дождь?
Сотни разбрызгавшихся капель начали покрывать пыль под их ногами. И почти сразу загремело. Они взглянули вверх: небо из бледно-голубого стало свинцовым, далеко на востоке перетекая почти в черный.
— Гроза, — с детским удивлением сказал Бринцев.
— С молниями, — добавил ван Хофф.
И помертвел. Одинаковая мысль в один миг пронеслась и в головах остальных.
— Ларс, какой уровень кислорода? — спросил капитан.
Биолог проверил и прошептал:
— Сорок… семь…
— О, богини! — задохнулся Сайто.
— Кронкайт, убежище! — скомандовал Мирский. — Саша, Майк, можете ему помочь?
— Еще счастье, что у нас нет ничего огнеопасного, — проворчал ван Хофф.
— Ага. Кроме нас.
Боты на сей раз не могли их уберечь, к тому же сами погибли бы от разрядов. Фронт приближался, и ветер набирал силу, сыпля в глаза песком и каплями дождя. Они чувствовали это, несмотря на фильтры и задернутые капюшоны, чувствовали озон и ржавый привкус пыли.
— А какая влажность?! — крикнул Мирский ксенобиологу.
— Что?! — прокричал в ответ Карлссон.
— Какая сейчас влажность?!
— Вероятно… тьфу!.. Вероятно, сто процентов.
— Проверишь?!
Последняя дыра, последняя распорка.
— Не… не понимаю!
— Что?!
— Снижается!
— Снижается?!
— И стремглав!
— В такой дождь?!
Без прожекторов они уже ничего не видели бы, мир вокруг погрузился во тьму. А потом вдруг запылал.
— Всё, внутрь! Быстрее, быстрее!
Семеро людей и шесть автоботов исчезли внутри бронированной сферы. Последняя машина взорвалась, когда в нее попал заряд в несколько миллионов ампер. Двумя часами позже, когда скачка всадников Апокалипсиса пошла на спад, они даже не стали ее искать. Ни один из них об этом не подумал, с удивлением глядя на изменившийся после бури пейзаж. И на два неба — одно над головой и второе, ставшее блеклым отражением первого, на тысячи илистых озерков.
— Да-а… — Ван Хофф почесал свой выдающийся нос. — Теперь и я чувствую себя одуревшим.
Оттого ли, что так им казалось более мужественно, первопроходчески, или по причинам еще менее рациональным, но они уперлись, что будут — сколько сумеют — идти пешком. По мокрому песку, обходя вымытые дождем ямы, лавируя между жалкими руинами фрактального лабиринта и мутными озерцами. Фыркая и проваливаясь по щиколотку в грязь, они все же шагали вперед, словно от этой жертвенности зависело невесть что. А может, и зависело. Или они просто не хотели перестать верить.
Ветер стал иным, чем ранее: монолитным, горячим, западным. Под его дыханием мигом твердела грязь и высыхали лужи, а неразмытые останки стен и трубоподобных структур трескались и осыпались, как оставленные на солнце песочные бабы. Из множества эрозированных холмиков выглядывали, словно обнажившиеся кости, какие-то белые и на вид более жесткие структуры — но тоже лишь до времени. Чем дальше они шли, тем более пусто делалось вокруг; пусто, серо и мертво.
Через пару часов марша первые контуры домов замаячили в далекой, запыленной перспективе, но никто из них уже не был уверен, достаточно ли у них отваги, чтобы идти дальше. У каждого было что сказать, но все молчали, боясь произнести то, чего не хотели бы услышать от остальных.
— Мы слишком устали, может отдохнем? — Капитан чувствовал себя обязанным сказать хоть что-то.
Но ван Хофф крикнул со злостью:
— Нет!
Мирский повел взглядом по лицам: тому — сосредоточенному, этому — напряженному, еще одному — хмурому, словно пейзаж, который их теперь
