визгливым, но не по возрасту звучным. – Дай, думаю, полюбуюсь… Пройди по этим стеклам еще раз, факир. Только имей в виду: если поранишься, я съем этого мальчишку.
Ребенок замычал и затрепыхался сильнее, но сник, придавленный покрепче.
– Съешь? – переспросил факир.
– Сырым сожру, – подтвердил старик и захихикал. – Как оно выйдет теперь, когда ты знаешь, что одна неверная мысль – и мальчишке конец?! Попробуй не думать о белой обезьяне! – он несколько раз подпрыгнул с такой легкостью, словно держал тряпочную куклу, а не обмякшего мальчишку. Из- под белого одеяния, на котором грязные детские пятки отчего-то не оставляли следов, словно мелькнул кончик длинного хвоста.
Мужчина уставился отрешенным взглядом на это белое одеяние и поставил ногу на дорожку из осколков. За ней другую. Шаг, еще, третий…
Под ногами что-то зашипело. Ухмылка на лице старика расплывалась все шире.
– Посмотри под ноги, факир! Проверь, по чему ты идешь, – посоветовал он.
Факир снова и снова переставлял ноги, не глядя вниз.
Старик выпустил горло мальчика. Он тяжело шлепнулся наземь, дернулся было в сторону, но замер, придавленный ногой старика. Глаза ребенка расширились.
– Учитель! – выкрикнул он. – Там… – трясущийся палец указывал факиру под ноги. Мужчина шагал вперед, не отводя глаз от белого одеяния старика. Ближе, ближе…
– Отпусти мальчика, Сунь Укун! – выкрикнул он, крепко ухватив край белого одеяния. Ухмылка старика поблекла.
– Узнал, значит… Конечно, отпущу, как обещал – если твои ноги невредимы!
Факир молча показал сначала одну, потом другую крепкую подошву. Они оказались ярко-малинового цвета, но удивляться было не время.
– Гляди ты, – буркнул старик, – и правда, хороший факир… Был. Я честный, мальчишку отпускаю. – Ребенок кубарем откатился в сторону. – Он ведь маленький… А ты большой. Вкусный!
И руки его зацапали факира.
– Открой кувшин, что лежит на той стороне поляны! – выкрикнул мужчина, отбиваясь. – Быстро!
Поляну наполнили пыхтение и топот борьбы.
– Я открыл! – прозвучал детский голосок. – А-а-а! Ой, мамочки, мамочки, змеи! Зме…
Его перебил звонкий визг. Схватка расцепилась, в одну сторону отскочил мужчина, в другую – большая белая обезьяна. Обезьяна, визжа, метнула один лишь взгляд туда, где в траве покачивали капюшонами рассерженные кобры, и исчезла.
– Стой на месте, – приказал мальчику тяжко дышащий мужчина. – Просто замри и не двигайся. Притворись деревом. Они сейчас уйдут.
Кобры, покачав капюшонами, скользнули в траву. Когда дыхание факира успокоилось, он велел:
– Теперь иди сюда… Придется новых змей ловить. Это был сам царь обезьян, Сунь Укун.
– Он правда мог нас съесть? – добежавший до факира мальчик обхватил его исцарапанную ногу, словно спасительную святыню.
– Мог. Он оборотень и любит злые шутки, – мужчина положил руку на детское плечо. – Только все обезьяны боятся змей. И даже их царь все равно остается обезьяной.
– У тебя под ногами, когда ты шел, что-то шипело и пузырилось. Как похлебка в котле, – сказал ребенок.
Факир посмотрел наконец на дорожку из осколков. Там, куда он ступал, стекло расплавилось. Он перевел взгляд на свои ноги и небрежно стряхнул несколько пристывших стеклянных капель.
– Я не пытался не думать о белой обезьяне, – пояснил он мальчику. – Наоборот, я только о ней и думал. Шел и размышлял, что это может быть за белая обезьяна, каковы ее повадки и чего она боится. Только поэтому мы оба целы. Ведь, надеюсь, ты не поранился, когда пересек дорожку из стекла по пути к кувшину?
Мальчик посмотрел на осколки, на свои грязные пятки – и улыбнулся.
Сунь Укун
Курица Раба (скриптор Дмитрий Висков)
В Гамбурге, куда я ездил по торговым делам, случилось мне познакомиться с негоциантом из Московии по имени Альфонзий Пьетрофф. Всю неделю моего пребывания в городе мы делили стол и кров в трактире Шметтерлинка, и вечерами развлекали друг друга рассказами о наших странах. Альфонзий
