в Соликамске, пытаясь поддеть на рога. Кони в манеже чувствовали робость юнкеров, кусались, лягались и наотрез отказывались стоять смирно, пока очередной новоявленный наездник пытался вскарабкаться в седло. Досталось поначалу и Василию – удар задними копытами после неудачной попытки сесть отбросил его саженей на пять. Штаб-ротмистр Карнович, преподаватель по верховой езде, учил жестко. Частенько его хлыст при неверных движениях или пользовании стременами попадал не по крупу лошади, а по спине нерадивого юнкера. Сжав зубы, учился бывший реалист, еще недавно совершенно гражданский человек. И вот оно – награда за труды.
Первый раз он почувствовал гордость за себя, за училище и армию, когда на старшем курсе шли они в летний лагерь с зимних квартир в Лефортово на Ходынку. Был апрель, солнце пригревало, народ высыпал на улицы, ловя первые по-настоящему весенние лучи северного солнца, а они, в юнкерских мундирах, со скатками шинелей, с винтовками с примкнутыми штыками на плече, строем, с залихватской песней шли через всю Москву, мимо Кремля, по Тверской. Барышни улыбались, отвечая воздушными поцелуями на каждый брошенный им взгляд. Дворники удовлетворенно крякали, переставая мести. Господа в пролетках терпеливо ждали по краям дороги, одобрительно разглаживая усы.
Потом были балы с приглашенными институтками. Уроки танцев Василию тоже давались нелегко, но все окупилось сторицей на этих балах. Девушки приходили под присмотром классных дам, но те быстро переключали внимание на офицеров, ведя беседы с ними, а подопечным своим давали волю, ибо училище – организация закрытая, военная, и ничего плохого произойти не может. Ой, как они ошибались! Конечно, в стенах старого имения фельдмаршала Миниха в Лефортово ничего произойти не могло, кроме танцев да шептаний за портьерами широких окон залы. Везде блюли фельдфебели, но вот за стенами… За стенами юнкеров подкарауливали мамаши из Подмосковья со своими разодетыми дочерьми. Приехав на извозчике с вокзалов, они прогуливались мимо училища по набережной Яузы, внимательно и призывно разглядывали выходивших в увольнение юнкеров. Попался на эту удочку и юнкер Круглов. Вышел как-то в увольнение с товарищем до вечера воскресенья, а тут, откуда ни возьмись, девушка. Милое личико, в шляпке, платье с кружевами, руки обнажены до локтя.
– Здравствуйте, юнкер. А вы меня не помните?
Вася головой покачал. Как же их всех упомнишь: на последний бал в день тезоименитства Наследника Цесаревича – шефа училища Алексея Николаевича – аж из двух институтов девушек привезли. Перетанцевал с десятком – все смешались, растворившись затем в маршировках и двухнедельных стрельбах.
– А мы с вами танцевали. Не хотите ли прогуляться?
Вопрос оказался риторическим, так как барышня тут же крепко ухватила Васю под локоть и потащила к реке. Мамаша шла позади.
Барышня, которую звали Анна, то ли чухонка, то ли немка по батюшке, была из Можайска, училась в Москве. В тот день Василий конечно же был приглашен матерью Анны в синематограф и на ужин в ресторан. За неимением денежных средств на такие роскошества – Вася имел сбережения только на цирк, куда и хотел сходить, – за всё с готовностью платила заботливая маман. Вечером юнкер с трудом дошел до училища, потому как привык есть впрок, а разносолы московского ресторана были куда вкуснее довольствия в столовой.
Барышня Анна была опытна и не стеснялась, приходила к училищу каждый раз, когда Вася шел в увольнение. А он, не знавший женщины юнец, был польщен вниманием противоположного пола. Через какое-то время он был приглашен в дом в Можайске, куда отправился из Москвы на поезде. Домик Анны был скромный, деревянный, но хорошо обставленный. Из прислуги – кухарка да дворник, он же кучер единственной лошади, запряженной в двуколку. Увольнение дали на два дня, и Василия оставили ночевать.
Поздним вечером Анна в ночной рубашке незаметно и быстро забралась к нему под одеяло. Вася уже спал, потому как привык засыпать быстро, чтобы успеть выспаться до побудки, и, конечно, не подозревал о планах барышни. Но всё случилось. Варенька только на миг мелькнула в тумане желания, Анна делала всё знающе, и естество молодого человека сопротивляться долго не смогло.
– Ну что же ты такой горячий, юнкер, – шептала Анна, ловя своими губами его пересохшие губы, а он не знал, что делать и как, но истома любовной страсти всё решила сама.
Потом он долго и обессиленно лежал, глядя в беленый потолок, а она, тихо поцеловав его, упорхнула к себе. Заснул юнкер Круглов только под утро, но так крепко, что проспал до обеда, а потом вынужден был бежать сломя голову на поезд, чтобы успеть к вечернему построению. И всё бы прошло незамеченным, если бы семейство из Можайска не стало требовать сатисфакции, о которой Василий даже подумать не мог. Ведь то, что случилось, ошибка. Блуд, по определению отца Александра, грех церковный, в мыслях же своих Вася был чист. Он любил только одну – далекую прекрасную Вареньку. И связать свою жизнь мечтал только с ней. А поскольку в Бога он не верил, то и грехом свой поступок не считал. Конечно, было немного неловко, и эту неловкость Василий победил твердым решением: больше с Анной не встречаться. Но маман Анны решила совсем по-другому.
Вместе с дочерью она вылавливала юнкера Круглова целый месяц перед выпуском. А когда поймала, высказала:
– Господин юнкер! Вы пользовались моим расположением и даже любовью, мы с Аннушкой доверяли вам самое сокровенное!
Анна стояла рядом и многозначительно кивала в такт мамашиным словам.
– Так вот, господин юнкер, наша семья небогата, отец Аннушки, как вы знаете, покинул этот мир, оставив небольшое наследство, а мне, одинокой женщине, трудно воспитывать дочь. Мы доверились вам как благородному человеку, который может обеспечить достойную жизнь моей доченьке. Вы, если вы благородны, должны жениться на Аннушке!
