— Однако приговор, дорогие мои полка и одеяло, еще не состоялся!
Я разговаривал с ними, как с живыми. Они обвиняли меня, в ответ я вполне логично, как мне казалось, доказывал свою невиновность.
Как-то раз из-за жуткой бессонницы мне не пришлось спать всю ночь. После тюремного завтрака навалилась, наконец, вязкая дремота, однако мысли мешали спать, они, толкая друг друга, как овцы, спешащие в загон, теснились в мозгу.
Кому понадобился мой арест? Может быть, таким способом кто-то желает оставить меня в Германии?
Правдоподобно, но как грубо! Случится скандал. Причем скандал, не нужный ни Германии, ни Советскому Союзу. Подумать только, советский летчик-испытатель попался на краже акварели!
Я не знал, сколько прошло времени. В камере не было часов. Вместо секундной стрелки остро пульсировала вена на виске.
Дремота куда-то улетучилась. К этому моменту я не спал почти сутки, и состояние было крайне неприятным. Ты устал, хочешь уснуть, а сон упорствует и не идет.
Наконец, уставший до предела мозг отключился, и на меня навалился какой-то странный сон. Перед глазами замелькали цветные картинки с острыми занимательными сюжетами и захватывающими приключениями, но умом я понимал, что сплю и что все эти увлекательные картинки — всего лишь сон. Такое ощущение бывает в кинозале во время просмотра кинофильма.
Внезапно я увидел советский аэродром. Наши истребители, как на параде, выстроились вдоль взлетно-посадочной полосы.
Я стремительно бегу к одному из самолетов, как будто от того, успею я или нет, зависит моя жизнь. Секунда — и я привычно вскакиваю на крыло.
Стойка шасси вдруг подламывается под моим весом, и самолет беспомощно заваливается. Я, ругаясь, бегу к следующему, но все повторяется. Стойка шасси не выдерживает моего веса и подламывается. Самолет упирается крылом в землю. Я никак не могу попасть в кабину!
Внезапно сверху раздается странный глухой вой, а за спиной кто-то противно лязгает железом. Я оглядываюсь и вижу молоденького советского солдата. Он как заведенный передергивает затвор винтовки Мосина, целясь куда-то в небо.
Внезапно я понял, что лязгает на самом деле. Сон стал медленно испаряться, и мои глаза открылись.
Тюремная дверь уныло лязгнула еще раз и наконец с противным скрипом медленно отворилась. В камеру вошел Нобль.
Сонное состояние мгновенно улетучилось. Я сразу обратил внимание, что обычной папки в руках у гестаповца не было, а бледное лицо застыло в каком-то странном ледяном безразличии, хотя до этого он всегда входил в камеру с приятной лучистой улыбкой.
Нобль сделал два шага вглубь. Его начищенные до блеска новенькие хромовые сапоги тоже скрипнули два раза.
— Доброго дня, герр Шаталов!
— Доброго дня…
— Поднимайтесь!
Я откинул одеяло и поднялся. Нобль испытующе посмотрел мне прямо в глаза.
Я мягко улыбнулся в ответ.
— Извиняться пришли?
— Откуда узнали?
— По глазам.
— Я всегда говорил, герр Шаталов, что вы чрезвычайно остроумный и талантливый человек. В людях вы разбираетесь ничуть не меньше, чем в самолетах. Однако даже ваша проницательность сейчас наверняка даст осечку, и вы вряд ли угадаете, что случилось.
8
Когда Нобль со смехом рассказал мне, что произошло, я убедился, что он был совершенно прав. Такое мне даже присниться не могло!
Эрик фон Горн на допросе показал, что получил срочную телеграмму от дочери. Хелен по заданию Геринга отправилась на авиазавод в Аугсбург поздравить девушек-работниц с премией, которую выписал им министр промышленности за образцовую работу. О моем аресте она случайно узнала по телефону от адъютанта Геринга, поскольку решила справиться у него, удалось ли в срок вернуть «хорьх» рейхсмаршалу. Адъютант сообщил, что с «хорьхом» все в порядке, но есть другая проблема, и он подробно сообщил о деле, которое возбудило в отношении меня гестапо.
Узнав неприятную новость, Хелен сразу же отправила телеграмму отцу. В телеграмме Хелен официально делала такое заявление, от которого мое уголовное дело рушилось, как карточный домик.
Заявление Хелен о том, что картина была помещена не кем-нибудь, а ею в багажник автомашины Геринга для того, чтобы сделать рейхсмаршалу сюрприз, стало для Нобля громом среди ясного неба. Оказывается, вопрос о даре Герингу акварели «Замок Нойшванштайн» Хелен давно согласовала со
