— Передайте по всем каналам правительственной связи экстренное сообщение за моей подписью. Записываете? Пишите: „Германия была, есть и будет лучшим другом СССР“. Все, конец цитаты. И, пожалуйста, принесите чаю с лимоном для меня и моих гостей.
Поскрипывая новенькими сапогами, коренастый сталинский секретарь в военной форме с выскобленным до блеска черепом принес на подносе чай в граненых стаканах, вставленных в бронзовые подстаканники, и великолепно пахнущие нарезанные дольками лимоны, они веером уютно лежали на блюдечке.
Товарищ Сталин погрузился в кресло рядом с нами и с удовольствием отхлебнул горячий чай. В его глазах мелькнула безмятежность. Я не переставала удивляться выдержке вождя.
— Иосиф Виссарионович, — вдруг сказал секретарь, остановившись у входа, — указание остается прежним?
— Да, Александр Владимирович. Сейчас восемь сорок утра. Я приму Жукова, как договаривались, в одиннадцать и далее всех остальных по списку, насколько понимаю, там все расписано до глубокой ночи?
— Совершенно верно.
— Да, сегодня, как и вчера, будет напряженный день. В ответ на мое экстренное сообщение что-то внятное пришло?
— Нет, пока что одни недоуменные вопросы.
— Если будет что-то необычное, немедленно сообщите.
— Хорошо.
Секретарь кивнул и вышел. Вождь продолжал невозмутимо пить чай.
Я изобразила кислую гримасу.
— Господин Сталин, неужели вы на что-то надеетесь? Все предрешено в сферах, гораздо более высоких.
— Человек всегда найдет выход из любой ситуации, если, конечно, он не враг самому себе.
Товарищ Сталин вдруг с усмешкой посмотрел на Лобка. Тот звучно сделал глоток, едва не подавившись вкусным сталинским чаем.
Я недоверчиво покачала головой.
— Какой может быть выход, если вся советская система управления пронизана людьми, сочувствующими рейху? Вы отдаете указания, но их саботируют, причем саботируют так, что нелегко установить причинную связь и выявить истинных вредителей.
— Вы голословно рассуждаете?
— Нет, не голословно. Вот, например, сейчас вы готовите циркуляр местным партийным и советским органам. Суть циркуляра — не оставлять оккупантам ни зернышка хлеба, ни капли горючего…
Я выразительно посмотрела на товарища Сталина. Лобок затаил дыхание. Товарищ Сталин резко отставил стакан с недопитым чаем и нахмурился. Ах, какой же он великолепный артист, Валера!
Я победно улыбнулась.
— Местные органы власти, конечно, выполнят ваш приказ, но так, что миллионы людей, ваших советских людей, между прочим, спасаясь от искусственно созданного голода и грядущего зимнего холода, хлынут и заполонят все транспортные коммуникации. Вы будете направлять войска на фронт, а они не смогут пробиться сквозь толпы беженцев на дорогах и станциях. Кто будет виноват? Как видите, все делается для того, чтобы после всех пертурбаций, в результате которых погибнут миллионы людей, спокойно заявить: „Мы не виноваты, товарищи дорогие, во всех ваших бедах виноват Сталин“.
— Давайте-ка я вам лучше сказку расскажу. Мне ее рассказывала моя бабушка в далеком детстве. Послушайте, может, пригодится. В одном господском доме жил-был бельчонок в колесе. Такая у него была жизнь — вращал колесо на потеху господским гостям. Доходило до того, что в изнеможении он думал только об одном — как бы скорее умереть. Да только падчерица хозяйки полюбила его. Выпустить она его не могла, колесо запиралось на замок, ключ хранился у злой мачехи. Девочка не могла ничего сделать, она просто его любила! И бельчонок вдруг почувствовал, что такое вдохновляющая сила любви. В один прекрасный день он с такой силой разогнался, стуча лапками, что колесо не выдержало и сломалось. Бельчонок вырвался на свободу и…
В этот миг в кабинет встревоженной тенью вошел секретарь, бесшумно подошел к вождю и подал ему узкую полоску бумаги.
Товарищ Сталин быстро пробежал ее глазами.
— Первая ласточка!
Когда секретарь вышел, товарищ Сталин строго посмотрел на Лобка. Тот смутился, как закоренелый двоечник под твердым взглядом директора школы.
Я же постаралась изобразить на лице озадаченность.
— Мне кажется, что я слышала похожую сказку от кого-то из ваших специалистов, прибывших в Германию по обмену опытом осенью прошлого года.
— Возможно, я рассказывал ее моим пилотам.
