— В чем же смысл сказки, господин Сталин? Может быть, поясните?
— Кого любят, тот побеждает. Кто бельчонок, понятно?
Я не успела ответить. В этот момент снова вошел секретарь и снова поднес вождю полоску бумаги с каким-то отпечатанным на ней текстом.
Сталин усмехнулся в усы.
— Вторая ласточка! Как остальные наркоматы, Александр Владимирович?
— Остальные наркоматы ничего не поняли и задают недоуменные вопросы.
— Благодарю! Посадите в приемной кого-нибудь вместо себя и поспите хоть чуть-чуть.
— Любочка посидит, товарищ Сталин.
— Любочка так Любочка».
10
Чайник кипел на примусе, но я не замечал, увлеченный рассказом Лены. Она, мило посмеиваясь, продолжала свое повествование.
«Когда секретарь вышел, товарищ Сталин посмотрел на Лобка и поймал его затравленный взгляд. Так дрессировщик в цирке ловит взгляд провинившегося зверя, чтобы морально добить его.
Кажется, Лобок давно начал догадываться, что перед ним ломают комедию, но, как видно, он выжидал, пока не зная, как поступить. Какая-то вязкая, как болотная жижа, сила все время уводила его взгляд в сторону от властного и требовательного взгляда вождя.
Товарищ Сталин пододвинул Лобку две полоски бумаги.
Глаза Лобка опустились. Он бросил взгляд на текст, и его слегка бугристые синеватые ноздри зашевелились, как у крысы, почуявшей смертельную опасность.
— Всего два наркомата!..
— Да, Колобок, печально для твоих хозяев. Всего два! Отзыв — детские стишки про Снежную королеву — пришел всего лишь из двух наркоматов.
— Товарищ Сталин, вы меня неправильно поняли. Два наркомата все-таки отозвались. Безобразие! Поднять на уши, перетрясти и арестовать врагов народа, чтобы ни одной гадины…
— Брось, Колобок! Хватит. Твоя игра в шпионов закончилась. Ваша сеть раскрыта. Лишь в двух наркоматах они вышли с тобой на связь. Что ж, хорошо, мы думали, что почистили хорошо, оказывается, нет. Еще в двух наркоматах выявлены двурушники. Верно?
— Провокации не пройдут!
— Два наркомата отозвались, только два — наркомат автомобильной промышленности и наркомат резиновой промышленности.
Мне почему-то вспомнился бодрый советский плакат с работницей кооператива, широко улыбающейся от уха до уха и любующейся на сверкающие глянцем новенькие галоши. Внизу аршинными малиновыми буквами было выведено: „В каждом кооперативе должны быть галоши Резинотреста“.
Лобок подался вперед.
— Товарищ Сталин…
— Что ж, Лобок, есть еще фронт работы, есть. Подчистили, да не до конца!
— Я — Колобок.
Товарищ Сталин положил перед Лобком какой-то предмет. Лобок с нескрываемым ужасом взял его в руку так, словно предмет мог в любой момент превратиться в ядовитого паука. То была бронзовая полоска в виде корявой шестерки, а на самом деле обломанная половинка восьмерки. На обломке была выдавлена надпись: „Германия всегда была, есть и будет…“
— Плохо работаешь, Колобок. Твоя? Где потерял?
— Виноват, товарищ Сталин.
Лобок ответил машинально. Он думал совершенно о другом.
Его лицо вдруг сделалось твердым и темным, словно высеченным из гранита. Оно как будто приготовилось стать барельефом на надгробном памятнике. Только кто и когда изготовит такой барельеф?
Товарищ Сталин посмотрел на Лобка с добродушным прищуром.
— Наши враги твердят: жуткие застенки НКВД. Ужасающие пытки и издевательства творятся там. Конечно, садисты встречаются. Как же без них? В семье не без урода. Проходимцев везде хватает. Вот скажи мне, Колобок, зачем мне тебя пытать? Ты сам все рассказал. Тебе лишь бы засунуть свой жаркий стержень в очередное жаркое гнездо. Эх, испытатель ты мой, испытатель! Как гнезда? Отличаются? Колобок ты мой, Колобок. Лобком ты был, лобком ты и
