гладкие мышцы, перекатывающиеся под влажной кожей от его движений…
Вдруг оборачивается, а я отворачиваюсь — как по лучшему сценарию самых неловких ситуаций в мире!
— Я… я… — не могу договорить и просто вылетаю из спальной в коридор.
— Я не стесняюсь, — приглушённый смешок в ответ.
А я — да.
Делаю глубокий вдох и для чего-то щипаю себя за руку.
— Зачем ты привёз меня к себе? — считаю, что перевести тему — лучшее, что могу.
Слышу, как гремит пряжка ремня, а я зажмуриваюсь до белых пятен перед глазами, потому что фантазия уже вовсю рисует в голове Яроцкого в одних боксерах.
— Не знаю. Просто мне нравится, когда ты здесь, — отвечает.
— Я здесь всего второй.
— Знаю. И мне нравится это. — Показывается из двери, упирается рукой в косяк, кусает нижнюю губу и пристально смотрит мне в лицо, пока я лопатками вжимаюсь в стену и слушаю, как с каждой секундой учащается моё сердцебиение.
— Я переоделся, — бровями дёргает.
— Хорошо. Отвезёшь меня домой? Или…
— Лиза, — приближается на шаг и будто с виной смотрит, — ты всё ещё меня боишься?
— Я никогда тебя не боялась, — почему-то лишь шептать в ответ получается. Будто стены подслушивать могут.
— Тогда что?.. Что мне сделать, чтобы ты верила мне?
— Я верю тебе.
— Не правда.
Может быть. Я не могу верить ему до конца. Только не сейчас — когда всё настолько запутано.
Я даже самой себе не верю.
— Что случилось с твоей мамой? — шепчу ещё тише. — Почему они о ней так говорят?
— Тебя это пугает?
— Возможно…
Вздыхает, опуская плечи.
— … то, что они говорят так о твоей маме.
И будто другими глазами на меня смотрит. Искрится в них что-то такое тёплое, родное… опять обнять хочется, уткнуться носом в грудь и не отпускать его долго-долго.
Нежно касается ладонью моей щеки, и большим пальцем плавно поглаживает скулу.
— Я говорил тебе, что иногда от любви люди сходят с ума?
Дрожать начинаю. Просто от его голоса.
— С моей мамой так и произошло. Через несколько месяцев после похорон Костика, отец запер маму в психушке. Лучшего решения не нашёл.
А я не нахожу слов, чтобы ответить. Не просто говорить сложно — дышать сложно.
— Она любила его до безрассудства. Отец — все, кого она любила, о ком думала, о ком переживала… — Макс горько усмехается. — А он изменял ей. Долго изменял. А она всё больше подсаживалась на алкоголь, угрожала ему. Несколько раз пыталась покончить с собой…
— Я… мне… мне так жаль, — осторожно кладу ладонь ему на грудь и чувствую как быстро бьётся его сердце.
— Всё нормально, — болезненно улыбается, накрывая мою ладонь своей.
— Как она сейчас?
Фыркает:
— Недавно сбежать пыталась, вот слухи и поползи. Видимо отец забыл кому-то приплатить в этом месяце. Лиза… не смотри так, будто это ты в этом виновата.
А дальше… что-то во мне щёлкает, что-то делает смелее, что-то будто в спину толкает, и вот я уже обнимаю Яроцкого. Обвиваюсь руками вокруг его шеи, прижимаюсь к груди и вдыхаю запах дождя, которым он пахнет.
Не сразу, будто с трудом понимая, что я только что сделала, Макс обнимает меня в ответ и ещё крепче прижимает к себе.
— Ты ведь не жалеешь меня? — надломлено шепчет.
— Нет. — Возможно это не совсем правда. Но то, что я испытываю к Максу не просто жалость, это нечто большее, нечто заставляющее понять его, сопереживать ему.
— Тогда почему вдруг обняла? — чувствую, как вздрагивает от тихого смешка, и я ещё крепче обнимаю его в ответ.
