И я повторяю за ней. На автомате, словно в теле опустился рычаг под названием «Пусть все выкусят». Подпрыгиваю в такт барабанам, так что стол под нами двоими трещит и норовит перевалиться на бок, поднимаю руки, вращаюсь вокруг себя, трясу волосами, как ненормальная, и улыбаюсь — горько, от обиды и ещё почему-то… Наверное так бывает, когда уже всё равно. Когда Это уже случилось.
А ещё… улыбаюсь потому, что эта девчонка передо мной с чёрными губами, в жуткой длинной юбке, странная, одинокая, но смелая настолько, что можно позавидовать, только что стала моей подругой.
— Тряси патлами! — кричит Зоя, весело смеясь. — Вот так! Зря мы их красили, что ли?!
Замечаю, что больше на меня никто не смотрит.
Замечаю, что не только мы с Зоей находимся на столе и танцуем безумные танцы.
Замечаю, как все вокруг полностью поглощены беспределом и ревущей на всю столовую музыкой.
Замечаю, как моя сестра прыгает и смеётся так, будто ничего лучшего с ней в жизни не происходило.
Замечаю, как в дверях мелькает белобрысая макушка Оскара и растворяется во мраке коридора.
Всё ещё прыгаю на столе, неумело танцую, просто потому что не умела никогда и не умею танцевать, улыбаюсь самой странной на свете улыбкой, потому что не понимаю, чему тут можно радоваться, и замечаю, с какой глубокой задумчивостью на лице смотрит на меня Яроцкий.
Останавливаюсь, тяжело дыша, убираю с лица налипшие красные волосы и пытаюсь понять, что значит эта морщинка показавшаяся между нахмуренными бровями и почему Макс теперь выглядит так, будто его вот-вот стошнит.
Не этого ожидал.
Веселье себя не оправдало?
А потом… потом вдруг случается нечто невообразимое. Как вспышка: темно было, и вдруг вспыхнул свет. Настолько странное и удивительное одновременно, что кожа покрывается мурашками, а сердце в груди совершает тройное сальто.
Его улыбка.
Слабая, настолько неуловимая, что сегодня вечером я буду убеждать себя — просто показалось. Не холодная, не жестокая — простая, человеческая. Принадлежавшая тому Максиму Яроцкому, каким он был год назад.
Гаснет она также быстро, как появляется.
Его спина исчезает в толпе одновременно с тем, как заканчивается песня, так и не доиграв до конца. И одновременно с тем, как в дверях появляется побагровевший до кончиков ушей директор с рупором в руках и требует немедленно выдать ему зачинщика.
Прыгаю на пол и, не отдавая отчёта в действиях, пробиваю себе дорогу в толпе, иду по следам Макса, почти бегу. Настигаю его почти у самой двери, хватаю за руку и заставляю развернуться, чтобы посмотреть в глаза. Жестокий взгляд, холодность и недовольство на бледном лице встречают меня, но решимости не теряю.
— Покажи! — требую негромко, не привлекая внимания. — Покажи, что на флэшке!
— Правда, что ли? — цинично усмехается, стряхивает с себя мою руку, как назойливое насекомое и продолжает идти к двери.
Вновь хватаю его за руку, разворачиваю к себе, не понимая, откуда во мне столько силы и смелости. Словно крышей поехала.
— Я хочу видеть! — требую. — Тебе-то что? Просто покажи и всё.
— Не веришь мне? — невесело ухмыляется.
— Нет.
— Ну и зря.
— Стой!
— Отвали! — вновь выдёргивает руку и выглядит яростно. — Чего не понятного?!
— Нет там ничего, — уверенность моя заканчивается.
— На понт берёшь? — смеётся. — Не прокатит.
— Тогда я отказываюсь.
— Отказываешься? — удивлённо выгибает бровь и делает шаг ко мне.
— Да. Если не покажешь… что на ней…
Сужает глаза и молчаливо смотрит мне в лицо, пока где-то на заднем фоне орёт в рупор Антошка, а у меня внутри происходит настоящий бунт, война между разумом и эмоциями.
— Ладно, — ухмылка становится выразительнее, и вот я вновь пялюсь на его ямочки, как овца беспринципная. — Хорошо.
«Что?!»
— Хорошо? Вот так просто? Хорошо?
— Да, — с расслабленными видом пожимает плечами. — Я покажу тебе. Сегодня. В двенадцать ночи. Место ты знаешь.
— Но…
