Да, да, пока наша юная подруга строила тут из себя местечкового философа, у самой-то от страха уж давно душа в пятки ушла. Гнев отверженного шефа произвел на нее сильное впечатление. Быть может, этот парень действительно не в себе? Быть может, она там нарвется на скалящегося волка… или того хуже, на идиота. Или же на того, кому глубоко наплевать на богатенькую буржуйку с Елисейских полей со всеми ее лживыми обещаниями и запоминающимися словами…
Или же еще хуже: на того, кто несколько часов спустя скажет ей, кивая на часы:
— Сожалею… Мы больше не обслуживаем.
Да, может быть, она сейчас теряла очередную жизнь в этой дурацкой игре, которую придумала, чтобы убить время.
Проклятье…
Эй, трактирщик! Стакан холодной кока-колы, чтобы успокоить внутренности нашей малышки!
На рыночной площади она встала на цыпочки и сфотографировала красивого высеченного в камне паломника, бредущего по пути святого Иакова.
Клик-клак. На память о поездке.
В худшем случае, если все окажется действительно плохо, она сделает себе из этого снимка заставку на экран телефона.
Что-то вроде грозной наклейки Post-it, чтобы не забыть, насколько опасно влюбляться в ближнего своего и вообще во все это верить.
2
Без четверти полночь. Вот уже два часа, как она томилась, пристроившись на низенькой каменной ограде напротив дядюшкиного трактира.
В заведении было нарядно, виднелись балки, медные кастрюли, слышался смех и звон бокалов. Д’Артаньяну с друзьями там бы очень понравилось.
Последние копуши встряхивались, оплачивали счета, а кока-кола уже не бодрила. Матильда гладила свой животик, умоляя его еще немного ее не подводить.
И свои ладони.
Ладони вспотели.
Теперь в зале не осталось клиентов, но продолжалось движение. Женщина внесла внутрь черную доску, стоявшую у дверей, молодой парень с мотоциклетным шлемом под мышкой попрощался с ней, прикурил сигарету и зашагал прочь, другой заново накрывал освободившиеся столы, в то время как полный усатый мсье в фартуке винодела (дядя?) хозяйничал за стойкой.
И больше ничего.
Матильда закипала.
Зарождаясь у нее внутри, сдерживаемые ругательства просачивались сквозь плотно сжатые зубы.
Тихое жужжание в ночи:
— Черт, чем они там занимаются? Давайте, давайте… Сваливайте поскорее, кучка идиотов. Валите. А ты? Ты-то когда выходишь? Тебе еще не надоело меня донимать? Все, давай… оставь ты свои фаршированные гузки и выйди наконец из этого своего кабачка, черт тебя подери…
Минут через десять снова появились женщина и парень, которые распрощались прямо перед ней и разошлись в противоположные стороны, потом внутри погас свет.
— Эй! — воскликнула она, вскочила и перебежала через улицу. — Эй, я не собираюсь здесь ночевать!
Она стукалась о столы, уронила стул, выругалась исподтишка и, как бабочка-поденка, направилась к единственному источнику света — окошку, иллюминатору в кухонной двери.
Она медленно толкнула ее, сдерживая свое дыхание, свою гордость, свои зубы и все свое тело.
Мужчина в белой поварской куртке не отрывал взгляда от своих рук.
