— Стилет… нет, это не мои. Первый раз слышу.
— Еще высокий сказал: Армада. Сказал, обращаясь к женщине, как будто называл её племя, общину. Ой! Прости, но ты так резко остановилась… Эй? Четвёртая? Ты чего?
Большую часть ругательств я не знаю, но остального вполне достаточно, чтобы задохнуться от смущения, покраснеть и уткнуться в брёвна стены. Ох уж эти прежние. Ох, мои уши…
— … дрянь! — но это она не на меня, просто, похоже, одновременно и разозлена, и очень огорошена. — О чём они говорили, все трое?
— Не совсем трое. Третий подошел позже и ко мне, не к ним. Ну, вот…
Вкратце пересказываю ей и вчерашний разговор под дубом. Но про подарок третьего отчего-то умалчиваю — запинаюсь и сворачиваю рассказ тем, как меня запер отец. Не уверен, что это правильно, однако момент уже упущен: мы выходим из дома на улицу. Разбуженная нами Кубышка мяукает и путается в ногах — не понимает, куда я так поздно собрался.
— Где живёт твоя подруга? — стоя под тёмной прохладой, Четвёртая делает странное: слушает. Слушает ночь, как слушал бы я. Но она — зрячая, я это уже понял. Забавно и внезапно по-родственному приятно оказывается осознавать, что кто-то обращается к миру вокруг так же, как ты.
— В центре деревни, там, где колодец и площадь, — торопливо отвечаю я. — Наверное, спит сейчас.
— Следуя тому, что ты мне рассказал, сама она уйти не захочет. Придется уводить насильно.
— Не надо, — вздрагиваю. — Я её уговорю.
— Не была бы так уверена. Погоди, не спеши! Стой. Нужно подумать.
— Скоро рассветёт. Деревня проснется — наши и так встают рано, а сегодня тем более, Очищение же… Нельзя нам ждать!
— Я должна поговорить со своими.
— Которые в доме старейшины?
— Да.
— Тогда пойдём к ним. Только быстро. Пожалуйста!
Она ерошит мне волосы. Ледяные тоже могут быть добрыми.
Я прячусь в кустах, уже не волнуясь о том, что могу обстрекаться крапивой. Мне холодно, но об этом я тоже не думаю — я просто жду. И слушаю, как шуршит время.
Оно утекает вместе с бегом невидимых для меня небесных светил. Раздробленная Луна ползёт высоко над моей головой, и сегодня она холодна, как сама ночь, но она — часть истории прежних. Придуманного цвета, наверняка ненастоящего окраса — и свидетель, и палач, и жертва. Пророчица оставила Луне только одну роль, хотя на самом деле их три. Мне кажется важной эта случайная мысль, но почему, я не знаю. Я хочу высказать её Четвёртой, когда та возвращается, но тут же забываю от волнения.
— Пошли.
В горнице мужчина — шелест длинных, стянутых на затылке волос, осязаемая собранность и твёрдая привычка главенствовать — крепко берёт меня за плечи. Я ощущаю, что он смотрит мне в глаза. Ещё двое за его спиной, и оттуда непонятно ударяет узнаванием. Узнаванием меня — оно словно бы вдруг запнувшийся вдох. Впрочем, это чувство так быстро проходит, что я не успеваю понять, кому из тех двоих оно принадлежало. Я решаю подумать об этом потом.
Если «потом» для нас всех будет.
— Так он не видит, — говорит мужчина, обращаясь к Четвёртой.
— Мне это и не требуется, — немного запальчиво отвечаю я. И запоздало понимаю, что не было причины злиться: в голосе мужчины не прозвучало жалости.
Его зовут Капитан, того, кто помладше — Курт, вторую женщину — Лучик. Старейшина, напившись браги, спит, чуть похрапывая. Прислужники тоже — я ощущаю их пьяный сон, такой для меня привычный, потому что от папаши пахнет похоже. Дорвались-таки до выпивки, хотя им и не полагается. Если старейшина проснется раньше, наверняка пропишет им розги.
— Кратко резюмируя: конфедераты — хорошие, служители культа — плохие, Разрубивший Луну — подарочек от не в меру амбициозных ученых древности, который повредил естественный спутник планеты, свалился на город и устроил прежним локальный армагеддон. Их праздничное Очищение — ритуально-террористический акт. У кого-то из Армады, видно, в день эксперимента было дурное настроение. Предположение подтвердилось, увы… Но мир не из старых образцов — он новый. Понимаете, что это значит? Армада вернулась. А, вот ещё кое-что. Мы, очевидно, все-таки облучились и через полгода отбросим коньки, пережив не очень приятный период угасания и агонии. Кому что, а я хочу кремацию…
— Невмешательство, — начинает было Капитан.
Он говорит, как Стилет. Мне он не нравится.
— Впрочем, здесь мы точно ничего не испортим. А девочку жаль.
Нет же. Он как Ко-респондент.
