у нас с твоим папой все было гладко? — Анжелика горько усмехнулась и покачала головой. — О, у нас все было далеко до идеала! Просто в этом гадском Приюте принято скрывать свои проблемы. Вот мы и скрывали их столько лет.
Анжелика присела на свою кровать, что примыкала к каменной печи. Она сняла с головы платок, и русые с проседью волосы растрепались. Она несколько раз всхлипнула и вытерла глаза.
— Он все время путался с какими-то бабами! — тихо плача, сказала она.
Вера никогда не видела мать такой. Ничто не предвещало эту перемену. И потому она чувствовала ужасную растерянность — будто ее облили холодной водой. Матери удалось застать ее врасплох. Обе знали: этот разговор — точка невозврата, после которой их жизнь уже не будет прежней.
— Я никогда тебе не говорила. Даже не думала, что скажу, — прошептала Анжелика сквозь рыдания, — но у тебя есть сестра. По отцу. Не от меня.
Несколько секунд Анжелика беззвучно рыдала, а потом выпалила:
— Это Снежана, наша медсестра.
Снежана вернулась домой. В последние время ей завладело чувство нереальности происходящего. Произошло несколько ужасных, по-настоящему чудовищных событий, но они сблизили ее с Пейлом. Их отношения нельзя было назвать ровными, но с каждым новым днем Пейл будто оттаивал. Казалось, что покалеченная рука, вся эта история с учителем, Лилей и старостой — кровавая жертва, которую нужно было принести городу, чтобы он принял Пейла. Возможно, избавившись от подозрений, Пейл избавился и от напряжения, в котором привык жить. Он был очень нежен с ней, и впервые за то время, что они провели вместе, Снежана чувствовала: Пейл ее любит, она нужна ему. Но медсестра не спешила очаровываться: за этим потеплением могло скрываться что угодно. Пейл — сложный человек. В любой момент он может ускользнуть от нее, снова покрыться ледяной коркой. И теперь, когда они все больше времени проводят вместе, та певичка не сможет спокойно жить и попытается вмешаться в их отношения. Пусть попробует, усмехнулась Снежана, переступая порог своего дома.
Ее ждал необычный вечер — это она поняла сразу. Ботинки в прихожей стояли в аккуратном порядке. Книжки, носки, стаканы, тарелки, полные крошек, — все пропало с пола, где лежало целыми днями. Когда Глеб, ее сын, нервничал, он начинал прибираться и все расставлял по местам — это он унаследовал от нее. Но такое случалось с ним нечасто, так что большую часть времени он создавал вокруг себя хаос.
Глеб сидел на кухне и нервно хрустел пальцами. Он посмотрел на вошедшую мать затравленным взглядом. Снежана внутренне подобралась. Ее ждал непростой разговор. Но она знала, что однажды его не избежать — и вот этот день наступил.
— Привет, сынок! — сказала Снежана. Она проскользнула к холодильнику, открыла дверцу и начала изучать содержимое. Она надеялась, что все-таки обойдется без разговоров. Не обошлось.
— Мам, — сказал Глеб глухо — так, будто у него в горле застрял комок. — Я хочу… мне нужно с тобой поговорить.
Снежана быстро посмотрела на сына, кивнула и продолжила изучать содержимое холодильника. Она не знала, что хочет там увидеть, она не была голодна — ей просто нужно было на чем-то сконцентрироваться. Она поймала себя на мысли, что долго держит дверь открытой и захлопнула ее. Снежана метнулась к тарелкам в сушилке и принялась их перебирать.
— Мам, я давно должен был тебе рассказать… Только ты не ругайся. Я не хочу тебя расстроить.
Снежана гремела тарелками, но, услышав отчаяние и безнадегу в голосе сына, усилием воли подавила свое волнение. Тяжело, но она взяла себя в руки. Она подошла к столу, выдвинула стул и села рядом с сыном. Нервничая, он сильно стучал ногой по полу. Снежана положила руку ему на колено, и он перестал.
— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — сказала Снежана. — Я твоя мать, и я тебя отлично знаю. Мне не нужно признание. Мне нужен ты. Ты — моя жизнь.
Глеб удивленно захлопал глазами. Щека дернулась: он попытался улыбнуться. Заблестели слезы, но сын потер глаза кулаками и посмотрел в сторону, пытаясь сдержаться.
— Ты знаешь? — сказал он со слезами в голосе.
— Знаю. Но что бы ты ни делал, кем бы ты ни был, ты мой сын, и я люблю тебя.
Глеб бросился к матери и крепко обнял ее. Тело его дрожало в беззвучных рыданиях. Снежана гладила его по голове и улыбалась. Последний раз она его обнимала вот так много-много лет, когда еще он был мальчиком, которому нужна была мама.
Она улыбалась.
Иван, кузнец, шел домой. По рукам разливалась приятная усталость. За день он намахался молотом и изжарился.
Он выковал решетку для очередной могилы. Ему нравилось, что получилось в итоге: не решетка, а настоящий железный сад. Он обвил железные прутья изящным плющом, тут и там впаял в ограду железные розы. Так хотела семья погибшего, а он только рад — в конце концов за это он и получает деньги. Покойник был музыкантом, из хорошей семьи, и родственники предпочли закопать тело в землю по древнему обычаю, а не сжечь, как это было
