угодно, что, будучи барином, он и во флоте был таким же крепостником, как и другие. Я понимаю, что война с Германией вызвала у нас волну национализма (это началось даже еще раньше, до войны). Но зачем посылать эту ура-киномакулатуру за границу?[1695]
Побывал снова в «Доме книги» за 19-м томом Большой советской энциклопедии. По этому поводу — вывезенный Капланом из Швеции анекдот. Шведский посланник уезжал из Москвы, и в таможне у него спросили, увозит ли он свою библиотеку и свой экземпляр Большой советской энциклопедии. Тот сказал: «Да» — и готовился выразить удивление, когда от него потребовали предъявить 5-й том. Из этого тома изъяли все, что относится к Берии, и с поклоном возвратили. Швеция предъявила протест, который, конечно, останется без ответа и к войне не поведет. Но как это глупо…
Из 19-го тома БСЭ узнал о смерти в этом году Вениамина Федоровича Кагана. Я хорошо знал его и относился к нему с большой симпатией. Мы встретились впервые в Москве, вероятно, в 1922 году. Будучи одесситом в течение многих лет, он решил перебраться в Москву, так как Госиздат пригласил его заведовать научным отделом, и перед ним открывалось гораздо более широкое поле, чем в одесском «Матезисе», который был его детищем. В Москве он столкнулся с группой ответственных и очень влиятельных сотрудников Госиздата, которые вдобавок занимали крупное положение в академическом мире. Это были П. П. Лазарев, А. Д. Архангельский, Н. К. Кольцов, Л. А. Тарасевич и… я. Мы встретили его в штыки, и он сразу сообразил, что ссориться с нами не годится, и постарался заключить почетный мир. Я помог ему получить профессуру в университете, несмотря на сопротивление моих коллег. В некоторых случаях, увы, это сопротивление вытекало из антисемитизма. Точно так же, при большом сопротивлении математиков, я провел Кагана в действительные члены Математического института.
Нужно сказать, что иногда Каган сам возбуждал антисемитские настроения. В течение ряда лет он выдвигал в аспиранты исключительно евреев, между тем как традицией Московского университета было выдвижение способной молодежи независимо от происхождения, политических взглядов и т. д. Перед одним из заседаний я и Димитрий Федорович Егоров спросили Кагана, неужели по его специальности (геометрия) не бывает способных студентов не семитического происхождения. Он ответил, что поступает так вполне сознательно, потому что евреи слишком много и слишком долго страдали. Мы ему указали, что все мы не считаемся с происхождением кандидатов, что даже антисемиты в нашей среде выдвигают способных евреев наравне со способными русскими и что с его стороны такая политика может только повредить еврейским интересам. На это он ответил: «А я считаю все-таки, что я прав» — и продолжал делать по-своему. Это не помешало ему оставаться в добрых отношениях со мной и с Д. Ф. Егоровым.
Эрудиция В. Ф. Кагана была обширная и разносторонняя; лекции его очень ценились студентами; как руководитель аспирантов он был вполне на высоте: может быть, именно потому, что в эту эпоху он уже не вел сам научной работы и у него было чувства зависти к тем, кому это удавалось. В качестве главной научной заслуги указывалось, что в его «Основаниях геометрии»[1696] преобразование Лоренца было исследовано на несколько лет раньше Лоренца. Это и верно, и неверно. В книге Кагана это преобразование содержится в одном из небольших параграфов, посвященных различным преобразованиям пространств, причем ни одним словом не указываются какие-либо связи этого преобразования с физическими проблемами. Между прочим, в биографической заметке в БСЭ ни одним словом не затронут этот вопрос. И ничего не говорится о его издательской деятельности, а она была огромна и в Одессе, и в Москве. Именно он дал научной книге надлежащее место.[1697]
После завтрака поехал в «Дом книги». Узнал от Каплана, что наш товарищ по лагерю Рабинович неделю тому назад покончил с собой, бросился в Сену. Это меня чрезвычайно удивило. Я помню его жизнерадостным спортивным молодым человеком. Он постоянно играл в футбол и другие игры, был весел и бодр. Как же так? Оказывается — банкротство: 14 миллионов долга.[1698]
«Дом книги», оттуда — Pleyel: взять билет на субботу на Ойстраха. Ты играла на скрипке и любила ее, и, слушая Ойстраха, я буду думать, какие были бы твои реакции, если бы ты была со мной.
Вечером — визит Улина. Он пообедал со мной, и мы долго разговаривали на всевозможные темы. Материальное положение его, как и всех художников, — скверное. Выставляет картины в новом салоне «Salon de Noel»;[1699] оставил мне приглашение на vernissage; пойду.
L. von Bertalanffy прислал мне свою новую книжку «Biophysik des Fliessgleichgewichts»[1700] — очевидно, перевод одной из его английских работ; для меня — ничего нового.[1701]
К вечеру визит Нины Ивановны. У нее ничего нового. Муж ей шлет из Москвы философско-пессимистические письма, и действие их на ее психику совершенно разрушительно. Обстоятельства продолжают быть скверными. Ни заработка, ни денег, ни визы, ничего. Она принесла кое-какие события из
