«Брат, иди своим путем, а я пойду своим». Вернувшись позже, Жуан обнаружил Джеронимо мертвым.
Мусульманское сопротивление было быстро сломлено. Люди пытались бежать из города, надеясь перебраться на противоположный берег вброд, но многие утонули. Тех же, кто сумел перебраться на другую сторону, поджидали индийские союзники португальцев. «Они пришли мне на помощь через реки и горы, — позже писал Албукерк. — Их мечи поразили всех мусульман, бежавших из Гоа, никому не было пощады». Уже через четыре часа битва была окончена.
Албукерк запер ворота, чтобы самые горячие головы не пустились в погоню за врагом. Затем отдал город на разграбление. Кроме того, началась кровавая резня — в Гоа не должно было остаться ни одного мусульманина. Позже, рассказывая королю о своих действиях, Албукерк не выказывал ни малейших признаков раскаяния.
«Наш Господь пришел к нам на помощь, поскольку желал, чтобы мы достигли того, о чем даже не смели молиться… Я сжег город и убил всех. Четыре дня без передышки наши люди убивали… не пощадили ни одного мусульманина. Сгоняли их в мечети и поджигали. Я приказал, чтобы ни [индийских] крестьян, ни браминов не трогали. По нашим подсчетам, было убито около 6 тысяч мусульманских мужчин и женщин. Это было великое свершение, Ваше Величество».
Среди тех, кого сожгли живьем, был один из португальских перебежчиков, уплывших на берег во время осады на Мандови. «Никто не избежал расправы, — писал флорентийский торговец Пьеро Строцци, — ни мужчины, ни женщины, ни беременные, ни грудные младенцы». Тела убитых бросали крокодилам. «Жертв было так много, — вспоминал Эмполи, — что реку заполняла кровь и трупы, которые потом неделю выносило течением на берег». Похоже, что даже рептилии не смогли столько съесть.
В письме Мануэлу Албукерк утверждал, что таким образом «очистил» город. Эту акцию он считал показательной. «Вселив в них страх, мы заставим многих покориться вам безо всяких завоеваний, — продолжал Албукерк. — Не уцелела ни одна могила или мусульманское строение». На самом деле Албукерк расправился не со всеми; несколько «белых и красивых» мусульманских женщин пощадили, чтобы выдать их замуж за португальцев.
Все хроникеры единодушно утверждают, что в результате разграбления города мародерам удалось добыть несметные сокровища. Строцци был потрясен восточными богатствами, которые в изобилии вывозили португальцы: «Там можно было найти все богатства мира — и золото, и драгоценные камни… полагаю, этот народ много в чем превосходит нас, за исключением военного искусства» — так он написал в письме отцу. Закончил Строцци свое письмо на печальной ноте, но тем не менее постарался смотреть на светлую сторону. «Я ничего добыть не смог, поскольку был ранен. И все же мне посчастливилось, что стрела была не отравленной».
К вечеру Дня святой Екатерины Албукерк лично обратился к своим командирам, одержавшим победу, и поблагодарил их за труды. «Многие были посвящены в рыцари, — пишет Эмполи, — среди прочих этой чести был удостоен и я». Впрочем, даже это обстоятельство не заставило его изменить отношение к губернатору в лучшую сторону. «Рыцарем быть удобнее, чем торговцем», — добавляет Эмполи, рассуждая о том, что среди португальской знати люди, занимающиеся торговлей, не пользуются уважением. Первым среди тех, кто встречал Албукерка при въезде в город, был Мануэл ди Ласерда. Он ехал верхом на лошади, покрытой богатой попоной, которая раньше принадлежала убитому им мусульманину. Обломок стрелы по-прежнему торчал из его щеки. Он был весь в крови, и, «увидев его таким, со стрелой… и в доспехах, залитых кровью, [Албукерк] обнял его, поцеловал и сказал: „Синьор, ваш подвиг не уступает подвигу святого Себастьяна“». Эта история сохранилась в португальских легендах.
Индийские империи были потрясены тем, что Гоа сдался горстке португальцев. Сокрушительная победа Албукерка послужила для их правителей поводом к размышлению. В результате к Албукерку издалека устремились послы, всячески выражавшие губернатору почтение и пытавшиеся оценить, что может означать этот триумф и что теперь следует предпринять.
У Албукерка появились новые идеи по поводу того, как сохранить за собой захваченные земли. Он понимал, что ряды португальцев немногочисленны, а смертность достаточно высока. К тому же португальцам не хватало женщин, поэтому Албукерк незамедлительно занялся продвижением политики смешанных браков. Губернатор всячески поощрял браки между простыми португальцами — солдатами, каменщиками, плотниками — и местными женщинами. В основном невесты принадлежали к низшим кастам. После того как женщины принимали крещение, их снабжали приданым. Кроме того, женатым мужчинам, которых называли касадо, полагалось финансовое вознаграждение за то, что связали себя узами брака. Через два месяца после повторного завоевания Гоа было заключено около двухсот таких союзов. Целью этой политики было формирование на захваченной территории христианской популяции, которая будет на стороне Португалии. Однако при этом Албукерк, как человек просвещенный, проявлял заботу о благополучии женщин на Гоа, пытаясь добиться запрета обряда сати. Кроме того, он полагал, что индийские женщины должны получить права на владение собственностью. И духовенство, и многие высокопоставленные чиновники были возмущены политикой смешанных браков, однако Албукерк не собирался отступать — он был намерен создать крепкое индо-португальское общество.
В это время Диогу Мендес де Васконселос, которому король приказал захватить Малакку, спешил завершить дело, от которого его отвлек Албукерк. Было очевидно, что его четыре корабля без поддержки не смогут достичь результата. Кроме того, Албукерк получил письмо от Руя ди Араужо, одного из шестидесяти португальских заложников, захваченных во время предыдущей экспедиции. Пришло оно в августе. Послание Араужо было полно отчаяния. «Мы ожидаем вашего прибытия… Молимся Богу, чтобы вы пришли в течение пяти месяцев, иначе не застанете никого из нас в живых». Кроме того, Араужо сообщил много полезных сведений о политике врага и о самом городе. По словам Араужо, размером он велик, однако не слишком хорошо защищен. Тем не
