Времена года

страдать? Как говорить «я всегда с тобой», если они ежедневно отдавали друг друга каким-то людям, заботам, трудам и развлечениям – всему, что скрашивало то космическое одиночество, которое возможно только в разлуке с любимым человеком? Как говорить «будь со мной», если они жили каждый своей жизнью, в своих домах, в которых уже поселились другие люди?

И оба они, не сговариваясь, обходили стороной тему своих отношений. Возможно, Марта и не была бы настолько сдержанной, но здесь она не могла проявить инициативу. Каким бы ни был ответ на её «люблю» – будь то начало новой жизни, конец их связи или даже неуверенность в завтрашнем дне – так или иначе, это слово вынуждало бы принять решение. Марте казалось, что она не хочет быть навязчивой, не хочет, чтобы это выглядело, как будто она принуждает Марка к чему-то. Она не понимала, что в глубине души она отчаянно боится услышать не тот ответ, который хотела бы. Наше подсознание осведомлено обо всём, что с нами происходит, гораздо более нашего разума, и если бы Марта не побоялась его спросить, оно ответило бы, что если мужчина не проявляет инициативу, значит, он просто не хочет проявлять её.

Он никогда не задавал вопросов о её семье – ни рублено-прямых, на которые возможен только такой же прямой и ясный ответ, ни прикрытых, как вуалью, замысловатым узором из слов, но всё же позволяющих получить ответ тому, кому он нужен. Марта не придавала этому значения. «Мужчине вряд ли приятно расспрашивать о предшественнике, – думала она, – а уж тем более, о муже… да и ни к чему это». Сама же она этот вопрос выяснила для себя с самого начала. Художник никогда не был женат, хотя, разумеется, в его жизни были и продолжительные связи, от одной из которых десять лет назад даже родилась дочь. Последние годы он предпочитал жить один. Дальше Марта расспрашивать не рискнула: слушать о других женщинах было выше её сил.

Она ревновала к бывшим любовницам, ко всем, кого он когда-то любил, к родившимся и неродившимся детям. Порой ей казалось, что он из тех, кто меняет женщин, как перчатки; порой – что ему свойственно исключительное постоянство. И в обоих случаях ей было тяжело: в первом она боялась, что является для Марка лишь временным увлечением, во втором – что он не освободился от прошлых привязанностей. Но рядом с ним, в его объятиях все сомнения, все тревожные мысли оставляли её. Напротив, появлялось ощущение, что они совпали друг с другом, как два кусочка паззла из запутанной картины под названием «Жизнь», а всё, что было до этого, не имеет никакого значения.

– Знаешь, я почему-то так ясно помню нашу первую встречу… – Они снова лежали на кровати в гостиничном номере. Слабый свет уже совсем по- зимнему тусклого дня делал его даже по-домашнему уютным. Марта видела, как из белёсого неба сеются редкие снежинки.

– И тебя это удивляет?

– Но ведь я и подумать не могла тогда… Казалось бы – с чего мне запоминать её?

– Я тоже её помню, во всех подробностях. Я подумал тогда: «Такая красивая женщина и не знает о том, что красива».

– То есть?..

– Я привык всматриваться в лица, подмечать, что на них написано, что они хотят выразить, а что напротив – скрыть… Если женщина считает, что она красива, – при этом неважно, соответствует ли её внешность общепринятым представлениям о красоте, – во всём её облике – в глазах, в малейших жестах – не нарочито, а как бы изнутри сквозит некая особая уверенность. Окружающие всегда её чувствуют и, не отдавая себе в этом отчёта, реагируют определённым образом, а именно – они тоже начинают считать эту женщину красивой. И наоборот. А ты – ты как будто забыла о своей красоте. Почему? – Он внимательно смотрел на неё.

Действительно, почему? В юности в её адрес звучало множество комплиментов, не один однокашник вздыхал по ней, да и зеркало говорило, что природа не обидела её внешностью. Куда же и когда всё исчезло? Марта мысленно пробежалась по своему кругу общения. Ходила она, по большому счёту, только на работу, где немногочисленные мужчины всё равно не отрывали глаз от экранов своих компьютеров. Муж? Она уже забыла, когда в последний раз он смотрел на неё тем взглядом, каким мужчина смотрит на женщину. Да и сама она хороша: знававшая лучшая времена универсальная одежда, простое трикотажное бельё… Встреча с Марком впервые за несколько лет заставила её обратить внимание на то, что на ней надето.

– Что ж, спасибо, что напомнил. – Даже в не особенно весёлой ситуации природные жизнерадостность и чувство юмора оставались при ней. – В дальнейшем постараюсь сохранять имидж. – И она вдруг неспешно, лениво потянулась, слегка выгнув спину. Жест этот был таким непроизвольным, естественным и уместным, что всякий, кто увидел бы в этот момент Марту, ни на мгновение не усомнился бы, что перед ним – одна из красивейших женщин, о чём сама она, разумеется, прекрасно осведомлена.

– Сейчас могла бы получиться великолепная фотография, – медленно произнёс наблюдавший за ней Марк. – Как жаль, что нельзя её сделать, даже имея под рукой камеру и всё, что нужно.

Марта перевела на него вопросительный взгляд.

– Ну если только никому её не показывать, – пояснил художник. – Но вдруг не удержусь?

Потом добавил:

– Разве ты не заметила, как, почувствовав себя красивой, ты тут же преобразилась, ничего даже не сделав для этого? Кстати, это – один из приёмов работы с моделью… Словом, постарайся помнить о нём.

Вдруг, словно какой-то чертёнок подталкивал её к этому, Марта произнесла:

– А если забуду? Кто мне напомнит?