кого-то, не то человек сам уступил место мировой знаменитости, но Сальвадор сел. Выдвинул трость вперёд и оперся на неё руками, не снимая котелка. Карлик стал кариатидой за его левым плечом.
Чуть ли не мгновенно появилась некая мумия женщины и попросила Дали проследовать за ним.
– Ну куда? – отвечаю на ваш немой вопрос. Конечно же в кабинет Шарлотт Куртис. Выгнав для этого из кабинета нормального просителя.
«Дали!» «ДАли!» «Дали!» «ДАли!» закричала приёмная, разными ударениями. Присутствующие стали наперебой переговариваться. Появление Дали в приёмной оппозиционной страницы «Нью Йорк Таймз» объяснялось тем, что вчера газета напечатала неприятную для Дали статью, так они тараторили, а мы с Гришкой узнали от них.
Вероятно он принёс свою статью, опровергающую вчерашние нападки на него.
– Вы видите, Эдвард, – сказал Гришка, своим юношеским баском, когда Вы Сальвадор Дали, вам не приходится ждать.
В голосе Гришки звучало порицание.
Через некоторое время Дали покинул кабинет Шарлотт Куртис, вполне себе удовлетворённый, лицо во всяком случае у него было удовлетворённое, с фирменно выпученными глазами.
Мы с Гришкой оставались там ещё пару часов и мы покинули кабинет Шарлотт Куртис неудовлетворёнными. Поскольку нам сказали: «Мы вам позвоним…»
Я, ещё плохо опытный в американских деталях отношений, вначале было решил, что это хорошо. Они нам позвонят.
Опытный же Гришка мне объяснил:
– Это плохо, Эдвард. Это такая формула «мы вам позвоним». Обычно никто никогда не звонит.
Шарлотт Куртис запомнилась мне как сухая дама, типа нынешнего премьер-министра бриттов Терезы Мэй, только белёсая. И окурки во многих пепельницах в её кабинете, пепельницы в беспорядке стояли на бумагах…
Она могла меня сделать тогда внезапно знаменитым. Статьями на оп-пейдж не гнушались ни Дали ни отставные да и действующие, генералы и министры.
Но не сделала. Я сам себя сделал знаменитым. Правда на это ушли годы.
Когда мне отказали ещё и в «Нью Йорк Пост» и даже в «Вилледж Войс», и ещё где-то, уж не помню где… А моему другу корректору «Нового Русского Слова» в прошлом советскому диссиденту Вальке Пруссакову, убежавшему из СССР и Израиля, повсюду отказали с его статьями, у нас возникла мысль провести у дверей «Нью Йорк Таймз» демонстрацию.
Мысль эта приходила, отвергалась, опять приходила, опять отвергалась нами же, но потом пришла и не ушла.
К тому же к нам присоединились ещё несколько эмигрантов, готовых протестовать, и укрепили нас в нашем намерении.
В конце концов образовалась небольшая команда в которую входили, помимо меня:
мой давний друг ещё по Харькову – художник Вагрич Бахчанян,
бывший советский режиссёр, дай бог памяти, как его звали? Марат Катров по-моему, или Капров,
в качестве наблюдателя должен был появиться поэт Лёшка Цветков,
ну и обещались быть члены «Сошиалист Воркерс Партии», во главе с нашей подругой Кэрол.
«У вас же первая демонстрация, подскажем…» – милые троцкисты.
Тогда было время Большой нью-йоркской депрессии. Город был банкротом. Здания были облупленные, летал по улицам мусор, было красиво и по- домашнему. Помню толстые карманы песка вдоль обочин всех этих хвалёных стрит и авеню. Стены небоскрёба Эмпайр Стейтс Билдинга окружали сетки для улова падающих со стен вниз кирпичей.
Нью Йорк лежал пыльный и потрескавшийся под осенним солнышком, когда мы шли на эту клятую демонстрацию. Неся завёрнутые в газеты написанные для демонстрации Бахчаняном плакаты. Плакаты были соединены верёвками, мы должны были их надеть на себя, как сэндвичи. Что там было написано, ей богу не помню. По-моему было «За нашу и вашу свободу», среди прочего.
Я написал «клятую демонстрацию»? Ну да, «клятую», мы уже её ненавидели, хотя ещё не начали.
Потому что страшно же было, конечно же. Первый раз на гильотину.
Не ходить? Засесть у меня в комнате в отеле «Winslow» и выпивать?
Нельзя было. Я эту кашу заварил.
И мы шли втроём, переругиваясь. Валентин Пруссаков, Вагрич Бахчанян и я. Оба они недавно умерли, поскольку сколь же они могли жить, сорок с лишним лет прошло.
На месте нас ждал всё-таки хромой Алёшка Цветков, впрочем сразу декларировавший что он наблюдатель. Ну хоть так.
Катрова нам сказали кто-то видел, но мы его не видели.
Алёшка Цветков до сих пор жив, и мне сказали высказывается как либеральный русофоб. Тогда он был хороший и пьющий и компанейский, вот что с людьми делает время, а может в плохую компанию попал, люди ведь сплошь и рядом попадают в плохие компании…
