– Да. Хочу, – твердо произнесла Таня. – Я это придумала. Я это делала. Но я заплатила за всё страшную цену. И я не воровка.
– А кто? – Глаза Володи вдруг стали чужими. Он смотрел на нее так, как смотрят на неприятное, омерзительное насекомое – с презрением, ненавистью и таким глубоким отвращением, что Таня испытала от этого почти физическую боль, словно он ударил ее ножом в сердце.
– Володя, я давно хотела тебе всё рассказать. Эта ложь убивала меня тоже… – Таня попыталась подойти к нему, прикоснуться рукой, но он отшатнулся от нее, словно она была прокаженной.
– Не подходи ко мне!
– Ты же ничего не знаешь! Я расскажу тебе всё, – умоляла Таня.
– А я и не хочу знать. Я уже давно всё понял. Я давно догадывался, что в тебе что-то не так. Ты вела себя не так, как ведут себя приличные барышни. Но я даже не предполагал такое… Какого же дурака ты из меня сделала! – Володя схватился за голову.
– Нет, это не так. У меня не было другого выхода. Я не воровка. Я не хотела становиться такой. Я должна была спасти одного близкого человека, я сделала это ради того, чтобы спасти человека, который посвятил мне всю свою жизнь…
– Мне всё равно, ради чего ты это сделала. Для той грязи, в которой ты оказалась, нет и не может быть никаких оправданий. Я больше не хочу тебя видеть. Убирайся к своим бандитам. – Голос Володи уже не дрожал, и слова его звучали твердо и резко.
– Володя, пожалуйста… – Таня вдруг почувствовала, как текут по ее щекам раскаленные, мучительно едкие слезы. – Выслушай меня… Хотя бы выслушай… Я же люблю тебя… Я люблю тебя… Это правда…
– Я не могу любить бандитку и воровку. Мне казалось, что я тебя люблю. Но теперь ты вызываешь у меня только отвращение.
– Володя, нет! Пожалуйста, не говори так! Я же знаю – ты меня любишь!
– Это просто смешно! На каком еще языке сказать, что ты вызываешь у меня омерзение? Убирайся к своим бандитам! Тебе место среди самых подонков. Там и сиди, там и говори о любви, если такие, как ты, умеют любить.
– Пожалуйста… Я люблю тебя… – Таня захлебывалась рыданиями, она уже не могла их сдержать. Ей вдруг захотелось упасть в снег, схватить его за ноги. Но только последние остатки человеческого достоинства и гордости удерживали ее от этого унижения. Своими жестокими словами Володя разбивал ее сердце.
Она пережила смерть Геки, но сердце ее не было разбито. Оно разбивалось теперь, в этой страшной ночи, когда вдруг ясно и отчетливо Таня поняла, как любит Володю, любит страшно, отчаянно, любит больше собственной жизни. Она хотела бы сейчас умереть, только чтобы вызвать хоть какую- то теплоту в его глазах. Но краем уходящего сознания понимала, что и смерть ее будет бесполезной и вызовет у него только холод и отвращение.
– Я люблю тебя… – Как утопающий, хватаясь за последнюю соломинку, Таня повторяла эти страшные слова, которые становились ее собственным приговором.
Володя смотрел на нее холодно и зло.
– А я тебя нет. Я не могу любить воровку. Между нами не может быть ничего общего.
– Пожалуйста, не уходи так! Не бросай меня здесь! – Таня рыдала в голос так громко, что на них уже оборачивались. – Не делай этого! Не поступай так жестоко! Даже у осужденных на смерть есть последнее слово!
– Прекрати ломать эту дешевую комедию! Мне противно на тебя смотреть. Ты действительно жалкая тварь, утратившая последние крохи достоинства.
– Я не жалкая тварь! – Все еще рыдая, Таня выпрямилась во весь рост и гордо подняла голову. – Ты не смеешь говорить со мной так! Это ты жалок, это ты не имеешь ни доброты, ни понимания! Бессердечный, эгоистичный, ты не способен разглядеть вокруг ничего, даже собственной глупости!
– Смешно! Жаль, что я не служу в полиции. Я бы отправил тебя на каторгу, – холодно произнес Сосновский.
– Да, ты бы это сделал, не сомневаюсь. Точно так же убил бы, как убил Геку.
– Геку? Ты была знакома с этим бандитом?
– Гека был моим единственным другом. Он был лучше, чем ты. В отличие от тебя, у него было понимание, доброта и человечность.
Володя развернулся и быстро пошел прочь, в темноту. Таня больше не могла его удерживать. Она осталась одна. Костры догорали, темнота становилась все гуще и гуще. Все еще продолжая плакать, она побрела прочь, с болью чувствуя, как вместе со слезами вытекают капли крови из ее израненного сердца.
Дом был тих, пуст, погружен в темноту. Часть богатых жильцов убежала из своих квартир, а другие попрятались по углам, опасаясь близкой ночной перестрелки.
Дверь ей открыла Лиза – бледная как смерть. Глаза ее были заплаканы, а волосы всклокочены.
– Где ты ходишь? Я с ног сбилась, разыскивая тебя, – Лиза выросла перед ней, как тень. – Бабушка…
Дыхание Тани остановилось. Она бросилась в комнату. Бабушка лежала на спине. Руки ее были красиво сложены на груди, а застывшее лицо казалось удивительно спокойным. Ее заострившиеся черты покрывала вечная красота, и никогда еще бабушка не казалась такой прекрасной. На столе, возле иконки, горела тоненькая свеча.
