Этого хватило, чтобы он ее отпустил.
Добежав до входа в катакомбы, она захлопнула за собой дверь. Было слышно, как ключ повернулся в замке. Володя заколотил по двери, но было ясно, что выломать ее невозможно.
– Оставь, – Таня положила руку ему на плечо. – Что ты сделаешь, если ее догонишь? Убьешь? Ты не сможешь убить. Сдашь в полицию? Полиции больше нет. И кто будет ее судить теперь?
– Ты ее жалеешь? – Володя с недоумением смотрел на Таню. – Ты знаешь всё, что она сделала, и ты ее жалеешь?
– Жалею, – твердо сказала Таня. – Я знаю, через что она прошла. И если бы не приют, она не стала бы убийцей. Жизнь изломала ее так, как изломала всех нас. Кого мы должны судить – ее или Бога, наградившего ее такой судьбой и сделавшей дочерью Одинокого Волка?
– Странная ты, – Володя нахмурился. – Я тебя не понимаю…
– Я знаю, что не понимаешь, – Таня горько усмехнулась. – Из этой мастерской есть выход через квартиру? Давай уйдем отсюда.
Глава 25
«Я не могу любить бандитку и воровку». Смерть бабушки. Заснеженное кладбище. Будущий штурм тюрьмы
Пули ударили в стену, рикошетом отскочили от металлических ворот. Выстрелы были повсюду. Огненные всполохи в темноте напоминали крошечные яркие цветы, которые, загораясь, гасли тут же, в снегу. Страшные цветы смерти…
На Коблевской шел уличный бой, и едва Володя и Таня выбрались из квартиры Грановского, как чуть не угодили под обстрел. Вдоль мостовой кто-то перевернул доски, бревна, соорудив примитивные баррикады.
Воздух был наполнен гарью. Поодаль горели костры. Черный дым стлался по земле, обволакивал ноздри. Выстрелы раздавались везде. Быстро схватив Таню за плечи, Володя толкнул ее к ближайшему подъезду, где она тут же прижалась к стене. По мраморной лестнице подъезда бежали какие-то люди, на ходу доставая оружие, не обращая на Володю и Таню никакого внимания.
Все это казалось страшным сном – холод этой нескончаемой ночи, ужас открывшейся правды о Людоеде и вот теперь выстрелы и смерть в темноте, где люди стреляют в других людей, где прежние друзья и братья превратились во врагов, и никто больше не разберет, где ложь, а где истина. Да и какой смысл в этой истине, если она залита кровью.
– Мне страшно… – прошептала Таня.
– Не бойся. Я выведу тебя отсюда, – отозвался Володя, совсем не понимая, что Таня боится не выстрелов, а совсем другого.
– Новая полиция воюет с бандами, – Володя выглянул из подъезда, – решили всерьез поприжать эту сволочь. И правильно. Сейчас не место разбою.
– Что ты будешь делать теперь? – спросила Таня, вслед за Володей выглядывая из подъезда.
– Доведу тебя до дома, чтобы быть уверенным в твоей безопасности.
– Я не об этом. Что ты будешь делать теперь?
– Я не знаю, – Володя обернулся, испытующе глядя на Таню, – я ничего не знаю. Все, что я могу, только думать о тебе.
Выстрелы чуть стихли, и, крепко взяв Таню за руку, Володя скомандовал:
– Пошли.
Город, разоренный ночной уличной войной, был страшен. Возле самого дома они споткнулись о труп. Молодой мужчина с длинной черной бородой лежал на спине, на снегу, уставившись застывшими глазами в черное небо, а из шеи его стекала на снег черная кровь. И в глазах его почему-то застыл не страх, не отчаяние, не боль, а только бесконечное удивление, то самое удивление, которое Володя увидел в глазах Полипина. Так была страшна неожиданная, бессмысленная, внезапная смерть…
Костры догорали. Из ближайших подворотен выходили какие-то люди, собирались возле костров, коротко, обрывисто переговаривались между собой. В руках у всех было оружие. Блики пламени плясали на ружейных стволах, на темных рукоятках револьверов, по-простецки заткнутых за пояс. Воздух был насыщен тревогой, исходящей от этих напряженных людей. В отдалении, дальше по улице, виднелись трупы.
– Полиция, похоже, отступила, – Володя держал револьвер в руках, – а это бандиты. Мы должны уходить как можно скорей, пока они не заметили нас. Это слишком серьезно, но ты не бойся.
– Я не боюсь, – Таня пожала плечами, ей вдруг стало смешно. Слишком много страшного видела она в своей жизни, чтобы испугаться этих черных,
