голоса.
Не поняв, почему это случилось, Таня обернулась к крыльцу. А на крыльце подвыпившая купчиха беседовала со своей подругой – торговкой с Привоза. И тема их беседы была столь увлекательной, что даже остальные прачки, бросив стирку, с интересом прислушивались к ней.
Впрочем, для Тани все это означало лишние минуты драгоценного отдыха. И, отдышавшись, она поневоле прислушалась к голосам.
– Ужас, ужас, ужас! – тараторила купчиха как заведенная. – Какой ужас! И прямо на аптеке Гаевского! Ах, ах! Куда смотрит полиция? Что только творится в городе? Ах, ах…
– А какой человек был! – вторила торговка с Привоза. – Страсть какой достойный человек!
– Благодетель! – закатила глаза купчиха. – Самый настоящий благодетель, руки которому целовать! Усё сердце на двор! Достойнейший был человек! Достойнейший! Мой муж сам, лично, одалживал у него деньги, и всегда под самые маленькие проценты! В последний раз – вообще за смешной процент. Ах, какой великой души был человек!.. И какая ужасная смерть!
– Говорят, – торговка с Привоза сверкнула глазами и снизила мощность подачи информации, словно сообщала невероятный секрет, – так вот, говорят, что за то, кто такой Людоед, прекрасно знают в полиции!.. Что специально, чтобы сделать такие страшные убийства, из Киева прибыл сверхсекретный агент!.. Шоб ответили! А я же знаю, шо на самом деле под этого Людоеда работает целый секретный отдел… Я за это говорю… Це ужасающее изобретение привезли в Одессу специально, чтобы устроить в городе облавы и террор, короче, шухер, после которого никто уже не будет фордабычиться. Изобретение? – это в смысле, такой жуткий способ за убийства, шобы напугать всех жителей города, устроить шухер… Здесь такого не стояло, чтобы таки лежать… – Она аж вспотела, эта тетка. Но продолжала: – И еще говорят, что агенты, работающие на этого Людоеда, выискивают сейчас новую жертву и специально для этого ходют по дворам.
– Ах! Качать права им здесь не тут! – вздрогнула купчиха. – Ну, мы их сюда не пустим! Какой ужас, какой ужас! Нервы путаются! – Она начала обмахиваться полуободранным веером.
– За Привоз каждый день облавы. Наши ребята, местные, чьи родственники торгуют, сбились в отряд, ходют с дубинками и специально шмонают всех подозрительных типов. Делают парадок, шоб горло не простужать. Сегодня утром одного мужика чуть ли не до смерти побили…
– А за что же побили? – ахнула купчиха.
– Подошел к торговке тканями, поцеловал ей руку и говорит: «Ах, за какие у вас изумительные пальцы!» Та, понятное дело, за крик. Все ведь знают, что Людоед пальцы отрезает. Ребята за крик услыхали, прибежали и так этого мужика измолотили, что живого места на нем не оставили! Наверняка он агент из этого подразделения был. Искал очередную жертву. Щас! Взял разбег с Привоза!
– Господь нас убережет! – купчиха картинно закатила глаза. – Какие страшные дела творятся в городе! Но господина Аристида жаль страшно! Большой души был человек! Какой замечательный был человек!
Услышав произнесенное купчихой имя, Таня вздрогнула и так заметно переменилась в лице, что на это обратили внимание даже прачки. Она отошла от своей бадьи и приблизилась к купчихе, чтобы ничего не упустить из разговора. Причем было видно даже постороннему, что действует она как-то автоматически. Имя, произнесенное купчихой, всколыхнуло страшный рой жутких воспоминаний.
Перед глазами Тани заплясали огненные языки пламени, сметающие бревна портового склада своим огнедышащим вихрем. Затем – черный обугленный остов здания, обгоревшие балки стен, торчащие из черной земли, как гнилые зубы. И чудовищные слова работников порта, грузчиков, укладывавших на телегу тела обгоревших: «Если бы только этот жадный грек вторую дверь сделал, столько бы людей не обгорело, они бы вышли. А он пожадничал и не сделал запасной выход…» Эти слова потом преследовали Таню все время, нанося глубокую, незаживающую рану. Запасной выход мог спасти ее бабушку. Она успела бы выйти, если бы на складе был запасной выход.
Эти слова подтвердил и одинокий жандарм, который составлял протокол на руинах, на пепелище бывшего склада. Он сказал, что склад был построен с нарушением правил безопасности, чтобы подешевле, и что самое гиблое дело, если на таком вот запечатанном складе начинается пожар. Запасной выход не делают, чтобы не создавать вентиляцию для склада, потому что если его сделать, то ткани могут пострадать от осадков, к примеру, снега или дождевой воды. Чтобы такого не происходило, дополнительно делают специальную вентиляцию с вытяжкой, которая вытягивает влажность. Но так строить дорого. А потому местные купцы предпочитают строить обычный, герметично запечатанный барак, из которого просто невозможно выйти в случае пожара. Впрочем, это никого не волнует. Даже учитывая частоту пожаров, которые, по статистике, особенно распространяются в холодное время года, когда в таких вот бараках без всяких мер безопасности зажигают печки для обогрева.
Позже, когда бабушка уже лежала в больнице, Таня пошла в контору купца, которому принадлежал злополучный склад. Она прихватила с собой жен нескольких погибших в огне рабочих, которые в ту ночь грузили ткани. Сделать так посоветовал Тане тот самый жандарм, что составлял протокол:
– Сходи в контору. Может, купец выделит вам хоть какую-то компенсацию, если у него есть сострадания. Все-таки по закону совести он должен дать денег хотя бы на лечение твоей бабушки. Но не исключено, что у него совершенно нет совести. Ну тогда он ничего вам не заплатит и прогонит вон, – говорил добросердечный жандарм. – Но попробовать стоит. Всё равно вы ничего не теряете. Прогонит – уйдете, и всего делов.
Находясь в приемной, рядом с роскошным кабинетом купца (в святая святых их все-таки допустили), Таня и жены погибших рабочих слышали доносящийся из-за дверей истерический голос купца, даже не удосужившегося сбавить громкость тона, хотя он знал о находящейся в приемной
