– Вы думаете? Но ведь люди останутся все те же. И страсти у них будут одинаковые – что в бальном зале графа Чарторыйского, что на революционном митинге красных. Знаете знаменитую американскую пословицу? О чем бы с вами не говорили, все равно говорят о деньгах. И у нас будет точно так же. Переменятся названия, но не людские чувства. Страсти будут те же, вы меня потом вспомните.
Принесли шампанское – Володя взял очередной бокал, давно сбившись со счета. Великолепное вино кружило голову, он чувствовал какой-то небывалый прилив сил. Все сверкало, переливалось блеском и разными красками, вертелось. Володя чувствовал себя в каком-то удивительном калейдоскопе.
Вдруг возникло какое-то движение. Граф собрался говорить речь. Володя увидел, как он высоко поднял бокал с шампанским. Рядом оказалась его жена. Улыбаясь и поддерживая мужа под локоть, графиня бросала в толпу окружающих ослепительные улыбки. Володя отметил про себя, что улыбки эти фальшивые – как и она сама.
Граф, собираясь произносить речь, отхлебнул глоток шампанского и… И вдруг переменился в лице. Вокруг наступила тишина. Графиня заглянула в бокал мужа. Оглушительный вопль взвился под потолок…
Схватив себя за нарумяненные щеки, графиня продолжала оглушительно визжать, а вокруг них тут же образовалась показательная пустота. Застыв, как истукан, граф все продолжал держать бокал в руке.
В бокале в дорогом шампанском плавал человеческий глаз. Это был самый настоящий человеческий глаз – мутноватый, голубой, с застывшим зрачком. Бросившись вперед, Володя тут же вырвал бокал из рук графа. А на лестнице уже раздавался топот – это в бальный зал поднималась полиция, которая, как всегда, спешила в самый последний момент.
Среди гостей началось движение к выходу. Граф пытался успокоить жену, обхватив ее за плечи. Графиня теперь рыдала, уткнувшись в шею мужа. Гости принялись разбегаться просто с неприличной скоростью. Вдруг громко заиграла музыка, но тут же смолкла. Перепуганные лакеи сбились в кучу и возбужденно перешептывались между собой. Володя всматривался в глаз, плавающий в бокале. С его губ сорвалось только одно слово:
– Людоед!
По инерции торжество еще некоторое время продолжалось. Но очень быстро оказалось скомканным, затухающим и постепенно сошло на нет. Никто не желал веселиться в доме, полном полиции. А человеческий глаз, найденный в бокале с шампанским, почему-то вызвал больший ужас, чем целый труп. А потому гости графа начали расходиться по домам, и через полтора часа в особняке уже никого не было.
Грановские уезжали одними из последних. Володя специально вышел на лестницу попрощаться с ними. Художник воспринял произошедшее с философским спокойствием, а Матильда, наоборот, была возбуждена, и даже сказала Володе, что это было хоть какое-то развлечение. Володя конечно же был категорически не согласен с такой формулировкой, но не стал об этом говорить вслух.
Дом обыскали сверху донизу. Особо допросили прислугу. Второй глаз (по всей видимости, парный к предыдущему) обнаружили в буфетной, в одном из наполненных бокалов. Эти бокалы стояли на серебряном подносе и были готовы к тому, чтобы их отнесли гостям. В ведре же со льдом, где стояли открытые бутылки с шампанским, были обнаружены два человеческих пальца. Они явно были мужские – большой и указательный. Выглядели ухоженными, и, по всей видимости, принадлежали человеку из общества, а не рабочему, занимающемуся тяжелым физическим трудом.
Часа через два появился Полипин. Его никто не приглашал на торжество, шампанского ему не досталось, а потому невыспавшийся следователь был зол. Он с раздражением допросил графа (после этого граф тут же отправился писать на него жалобу), но допрос не дал никакого толка.
Полипин пытался выяснить, кто из приглашенных гостей по каким-то причинам не пришел на торжество, однако определить это было невозможно: граф разослал такое количество приглашений, что сбился со счета и не мог сказать, кто пришел, а кто нет.
– Людоед – человек из общества, – шепнул Володя Полипину, – иначе как он пронес все это в дом? Его пригласили.
– Шоб ты был мне здоров! Чушь собачья! – ответил Полипин. – Ты только посмотри, какая армия прислуги! А многих наняли поденно, всего на один вечер. Так что проникнуть в дом, затесавшись в такую толпу, было легче легкого. Это мог сделать кто угодно. Спрятавшись среди прислуги, как раз легче было попасть внутрь дома.
– Но зачем? Зачем он это делает? – недоумевал Володя.
– Он с нами играет, это ясно, – говорил Полипин, – мстит нам за то, что мы про него забыли. Вот и решил устроить праздничный переполох. Ой, да яки бебехи мине за цей гембель, спрашивается? А я за это знаю?
– Да уж… – Володя фыркнул, – ждали налета – может, даже налета Японца, весь дом окружили фараонами, сверху донизу. А тут на тебе – глаз в шампанском. Еще тот налет!
– Правильно мыслишь, – кивнул Полипин. – Этот тип утер нос и криминальному миру – мол, у вас всех зубы обломились, а я вот! Вот он вам! Берите и кушайте с кашей! Сделал нас как два адиёта в четыре ряда!
В голосе Полипина даже прозвучало восхищение. Но Володя совершенно не восхищался. Убийца Людоед вызывал у него какое-то первобытное чувство ужаса, которое возникало из самой глубины и страшно ему не нравилось. Он прекрасно понимал, что Людоеда нужно ловить, и так же хорошо понимал, что в той обстановке, которая сложилась в городе, это будет тяжело.
