– Безобразие! Позор! Да я вас под суд всех отдам! Под трибунал! Под расстрельную статью! Никогда еще Одесса не переживала такого позора! И кто виноват в том, что на меня обрушился такой позор? Вы мне ответите за это! Я вас всех отдам под суд, если в течение двух дней вы не сдадите мне Людоеда! Вы слышите – два дня! – В течение двух часов полицейское начальство, разъяренное, красное, сжав кулаки, орало на весь следственный отдел (в том числе и на Полипина с Володей), как на нашкодивших мальчишек. Начальство не стеснялось в выражениях, не считалось с заслугами и чинами и гремело так, что в окнах дрожали стекла, а с полки над камином упала бронзовая чернильница.
Бочаров был не виноват. Ему самому досталось от губернатора Сосновского и страшного начальства из Петербурга, по стечению обстоятельств оказавшегося на злополучном балу. И, вернувшись от губернатора в самом ужасающем состоянии, Бочаров принялся спускать шкуру со своих подчиненных. Ситуация его была хуже некуда: все знали, что Бочаров с семьей не сегодня-завтра покинет город, и по молчаливому согласию ему дадут это сделать. А теперь он рисковал своим отъездом в Париж, ведь за то, что произошло на балу, его могли и арестовать.
Конечно, подобное происшествие не было бы поводом для ареста, если бы все случившееся произошло не у графа Чарторыйского, а в другом доме. Но граф был слишком влиятелен в Одессе и в Петербурге, его состояние обладало таким весом, с которым следовало считаться при любой власти. А потому оскорбление графа не должно было остаться без последствий, ведь то, что это произошло на его дне рождения, граф воспринял как личное оскорбление.
– Два дня, чтобы выловить этого типа! – бушевал Бочаров. – Два дня, чтобы засадить его в тюрьму! Не ешьте, не спите, землю носом ройте, но чтобы этот тип сидел в кутузке у меня под замком! Где хотите ищите! Из-под земли достаньте! Перетрясите всю прислугу! Возьмите отряд солдат и оцепите всю Молдаванку! Но если через два дня этот Людоед не будет схвачен, вы все пойдете под трибунал!
Полипин лично взял отряд солдат и командовал облавой на Молдаванке, которая длилась почти всю ночь. Задержанных подвозили партиями, Володя допрашивал их по горячим следам, пока не стал валиться с ног.
Задержано было много воров, мошенников и всякой мелкой шушеры, не имеющей вообще никакого отношения к тому, что произошло в доме графа Чарторыйского. Тюремный замок на Люстдорфской дороге пополнился большим количеством заключенных. Но Людоеда среди них не было.
От бессонницы у Володи опухли глаза. Он давно уже забыл, на каком находится свете. Но все продолжал допрашивать и обыскивать, задавать каверзные вопросы, вглядываясь в тупые, перепуганные лица тех, кто чаще всего не мог связать и двух слов.
Вся прислуга из дома графа была арестована и допрошена по нескольку раз и Полипиным, и Володей. Но и это не дало ничего. Прошло двое суток, и никто не арестовал Людоеда. Конечно, Бочаров горячился, угрожая отдать их под трибунал. Он только покричал для острастки, но все уже привыкли к его крикам и не воспринимали их всерьез. Однако поймать Людоеда стало личным делом чести и для Володи, и для Полипина.
К концу вторых суток Полипин сжалился над Володей и отпустил его домой поспать. Володя ввалился в квартиру, забыв запереть за собой дверь, как был, в сапогах и шинели, повалился на кровать и забылся тяжелым, беспробудным сном.
Под конец этого тяжелого сна ему приснились белые лилии. Он шел по огромному полю, где они росли, и собирал их в букет. Вдруг он увидел светлый силуэт Тани. Она шла впереди, изредка оглядываясь через плечо. Володя собирал цветы для нее, но, когда он протянул ей охапку лилий, Таня вдруг выбила цветы из его рук и засмеялась. А Володю вдруг охватило острое, приятное чувство спокойствия и прохлады, которое он никогда не испытывал в реальной жизни.
Он открыл глаза и увидел Таню, которая в белоснежном платье (совсем как лилии в его сне) стояла над ним. Глаза ее были испуганными, а во всей фигуре, в позе, в которой она застыла, сквозила нерешительность.
– Простите… – увидев, что Володя открыл глаза, Таня отступила на несколько шагов, – дверь была открыта настежь. Я заглянула в комнату и увидела, что вы лежите в одежде поперек кровати… Я испугалась, подумала самое плохое… Зашла посмотреть. Но если с вами все в порядке, я пойду.
– Не уходите! – Володя резко сел и молитвенно сложил руки на груди. – Умоляю вас, не уходите! Это такое счастье, увидеть вас здесь! Это даже лучше, чем сон!
– Что с вами? Вы больны? – Таня отступила еще на один шаг. Она была похожа на птицу, которую может вспугнуть малейшие движения.
– Это от усталости. Я не спал двое суток. Это все из-за Людоеда. Мы должны его поймать. Но я так устал… Совсем не помнил, как дошел домой…
– Людоед? – Лицо Тани выразило заинтересованность. – Я слышала об этом жутком убийце. Что еще он натворил?
– Вчера… Глаз в шампанском… Граф Чарторыйский… – Слова так и полились из Володи потоком. Таня слушала, не перебивая. Когда Володя остановился, она сказала:
– Давайте я приготовлю вам кофе и человеческий завтрак, а вы умоетесь, приведете себя в порядок и расскажете мне всё. Я вижу, вам надо с кем-нибудь поговорить. Мы же с вами друзья, не так ли? Вот и поговорим. Тем более, меня так заинтересовал ваш рассказ.
Таня удалилась на кухню, а Володя несколько секунд даже не мог пошевелиться от неожиданно свалившегося на него счастья.
