— Ной дает мне это чувство.
Я следовала за ласковым и ободряющим голосом, представляя себе тепло Ноя, его сильное тело и сладкий мускусный аромат, который окутывал меня, образовывая особый защитный пузырь.
— Ищи глубже, Эхо. Очень-очень глубоко, — звучала спокойная и размеренная речь. Я плотнее завернулась в плед и прислушалась к голосу доктора, подталкивающему мой разум вспомнить то время. Воспоминания сменялись, как на слайд-шоу, пока я не нашла то, что согревало мне душу.
— Эйрис давал мне чувство безопасности.
Брат несколько раз прятался со мной в шкафу, когда мама во время приступа была возбуждена больше обычного. Однажды, когда он меня нашел, папа уже позаботился о маме, но я отказывалась выходить. Эйрис остался со мной и читал мне с фонариком, пока я не заснула.
— Эшли.
Забавно, голос был моим, но слова звучали будто издалека. В детстве ее присутствие означало игры, теплые ванны и ужины, нормальные сказки перед сном и песни.
— Папочка.
Мой защитник. Мой спаситель. Он убедил маму начать принимать лекарства, и она сделала это, ради него. Мама его любила. Он сохранил нашу семью и во время тех мрачных моментов, когда мамина болезнь грозила все разрушить, держал меня в своих объятиях. Как в больнице, когда я не могла спать, страшась первой волны кошмаров, папа лежал со мной в кровати и, обнимая, шептал снова и снова, как сильно он меня любит.
Сцена перед моими глазами изменилась. Я была в безопасности. Откуда-то я это знала, но… что-то было не так… неправильно…
Лунный свет освещал мамину гостиную, отражаясь от тысяч осколков стекла на полу.
Теплая жидкость стекала по моим рукам, и я пыталась сделать вдох сквозь всхлипы боли. Обжигающей боли. Разрывающей. Пульсирующей. Каждая клеточка кричала в агонии, а горло пересохло от этих ощущений. Пытаясь выстоять на четвереньках, я заставляла себя ползти вперед. Нельзя было закрывать глаза. Нельзя.
Но мои веки тяжелели, как и мышцы. Я хотела отдохнуть. Всего на пару секунд. Да, я могла отдохнуть.
Я поддалась тяжести своего тела, падая на усыпанный стеклом пол. Если не буду двигаться, осколки не смогут меня порезать на кусочки. Я дышала в такт биению своего сердца и позволяла мыслям унести меня в чудесное место, где нет боли и нет крови. Сон. Да, мне нужно было поспать.
Нет! Я заставила себя открыть глаза и часто заморгала, чтобы сосредоточиться. Края чистых осколков теперь были запятнаны красным — кровью. Моей кровью.
— Папочка… — прошептала я. Он уже должен был приехать. Я молилась, чтобы он как-то услышал меня и узнал…
Я сфокусировала взгляд на двери, но никак не могла до нее добраться.
Не сейчас. Ноги будто омертвели — они не слушались, не двигались.
Мои руки. Они пока еще подчинялись мне, но эта боль… Господи, какая боль!
— Мне так жаль, Эхо. Не нужно было позволять тебе вставать, но боль скоро пройдет.
Моя мама лежала бок о бок со мной на битом стекле, ее голова рядом с моей. Круглые затуманенные глаза смотрели озабоченно.
— Не плачь. — Ее мозолистые пальцы нежно смахнули слезы с моего лица. — Скоро мы увидим Эйриса, и больше не будет боли и печали. Только веселье и счастье, и мы сможем рисовать, — ты и я, — а Эйрис будет ремонтировать столько машин, сколько захочет.
Я едва узнавала свой голос, хриплый и ломающийся:
— Я не хочу умирать, мамочка. Пожалуйста, не дай мне умереть.
— Ш-ш-ш, — проворковала она. — Не думай о смерти. — Женщина зевнула, и ее веки затрепетали. — Мы заснем, а когда проснемся, снова встретимся с твоим братом.
Она улыбнулась.
— Боже, папочка, — всхлипнула я.
Мое сердце ухнуло вниз. Я никогда его больше не увижу. Мой отец, который должен был меня забрать, который, молилась я снова и снова, сейчас войдет через эти двери, как и было обещано. Пожалуйста, папочка, пожалуйста. Ты нужен мне.
— Я расскажу тебе сказку, как в детстве. У Кассандры была прекрасная дочь по имени Андромеда…
Я открыла глаза и заморгала. Миссис Коллинз стояла в дверном проеме, а доктор Рид сидел на стуле рядом с кушеткой.
Я откинула плед. По вискам стекали капельки пота. В голове пульсировала кровь, сердце билось в том же ритме. Кожа болела, и я с трудом смогла сесть. Мое тело казалось почти невесомым после того, как на него обрушилась тяжесть воспоминаний.
В лицо ударил холодный воздух, и на какой-то момент я растерялась. Я упала и разбила одно из витражных стекол, которые мама оставила в гостиной, но почему? Несчастный случай? Не может быть, она была такой спокойной и мирной… решительной. Но она попросила прощения.
— Папа, — прошептала я.
Слезы обжигали глаза, и я уставилась на миссис Коллинз. Мне были нужны объяснения. Объяснение должно было быть, потому что отец никогда бы не
