всей этой ситуации присутствовал любопытный элемент игры «понарошку». Я точно так же могла бы сидеть в темном чулане с другими детьми, рассказывая им страшные истории и пытаясь в потемках ухватить кого-нибудь, чтобы напугать еще больше, — словом, делать то, чего не сделала бы при свете дня. Я никогда не играла в такие игры в детстве, но мне представлялось, что когда игра заканчивается и все вылезают из чулана, то в мире все остается таким же, каким было до игры. Ничего плохого не случилось. Все вернулось к нормальному течению. Однако есть некое потайное следствие: или твоя популярность и престиж возросли, или, если ты плохо фантазировал и рассказывал, твоя репутация пострадала. Здесь, в погребе, ставкой было отношение Ребекки ко мне, мое счастье. И все же я верила, что ее план сработает: мисс Польк почувствует облегчение, когда сознается в том, что она и ее муж сделали с их сыном, поблагодарит Ребекку за извлечение давно похороненной истины на свет, за спасение от чудовищной тайны и лжи. После этого миссис Польк сможет встретиться с сыном уже по-другому. Она снова сможет жить нормально. И в результате мы с Ребеккой навеки станем лучшими подругами. Все будет замечательно.
— Пожалуйста, — повторила миссис Польк. — Чего вы от меня хотите?
— Объяснений. — Ребекка выпятила грудь и положила ладони на бедра. — Рита, мы знаем, что вам было нелегко замужем за человеком, который любит маленьких мальчиков. Мы понимаем, что вы долго пробыли в этом доме наедине с осознанием своей вины. Вам, конечно же, пришлось нелегко. Скажите, почему вы помогали своему мужу делать то, что он делал, — почему вы ставили Ли клизмы? Почему вы никому не рассказали о том, что происходит? Поведайте нам. Снимите с души этот груз.
— Я не знаю, о чем вы говорите, — заявила миссис Польк, отводя глаза. — Я никогда бы не сделала Ли ничего плохого. Он — мой сын. Моя плоть и кровь. Я — его мать, во имя Христа!
— Эйлин, — произнесла Ребекка, и я вздрогнула от звука моего имени. — Сделай что-нибудь.
Выставив револьвер, я сделала шаг к миссис Польк. Она издала странный дрожащий вопль, потом закричала, снова и снова взывая о помощи. Где- то наверху залаяла собака, и этот звук эхом отдавался в погребе в промежутках между криками женщины. Ребекка зажала уши ладонями.
— Тихо, — велела я. Но миссис Польк кричала слишком громко, чтобы услышать меня. — Твой визг тут не поможет, — рявкнула я, повысив голос — так громко я никогда прежде не говорила. — Заткнись!
Она прекратила кричать и посмотрела на меня, втягивая воздух короткими быстрыми вдохами и брызгая слюной изо рта. Я подошла еще на шаг ближе и навела револьвер прямо ей в лицо. Я пыталась сообразить, что бы в такой ситуации сказал и сделал мой отец.
— Не думай, что я не нажму на спуск, — начала я. — Кто тебя хватится? Ты можешь вечно гнить здесь. Мы можем похоронить тебя прямо здесь, — я топнула ногой по утоптанному земляному полу, — и никто не придет выкопать твой труп, потому что никому нет дела, жива ты или умерла.
Могу сказать только, что благодаря моей домашней обстановке и профессии я годами исподволь училась тому, как говорить с человеком так, чтобы у него не осталось другого выбора, кроме повиновения. По сути, я обладала уникальной подготовкой и опытом, позволяющим выжать из этой женщины всю отвратительную правду. Я размышляла. Я смотрела на Ребекку. Казалось, мое выступление произвело на нее глубокое впечатление. Она сделала шаг назад, чуть приоткрыв рот, и слегка помахала рукой, словно говоря мне продолжать дальше в том же духе. Это было восхитительно. Я поправила край шарфа, прикрывавший мой нос, и наклонилась над миссис Польк. Ее лицо было мокрым от слез и красным, как жарящаяся свинина.
— Смерть будет благословением для такой, как ты, — продолжила я. — Признай это. Ты слишком горда, чтобы осознать, что ты сделала со своим сыном. Ты скорее умрешь, чем сознаешься, что сделала что-то не так. Жалкая тварь, — фыркнула я, пиная ее по ступне, и добавила: — Свинья.
Мой голос отражался от стен странным коротким эхом. Мисс Польк отвернулась; лицо ее застыло от страха, она зажмурилась, но время от времени чуть приоткрывала глаза, чтобы взглянуть на револьвер. И тихо хныкала.
— Ты хочешь умереть? — Я неожиданно рванулась к ней, остановив дуло в дюйме от ее лица, потом оглянулась на Ребекку. Она стояла посреди зыбких теней, широко раскрыв глаза и улыбаясь. — Признавайся! — заорала я на миссис Польк еще громче, чем прежде. Я была так захвачена своей убедительной симуляцией ярости, что действительно начала ощущать гнев. Сердце мое неистово колотилось. Весь погреб казалось, скрылся в черноте, кроме обрюзгшего тела миссис Польк, содрогающегося на полу. Словно опьянев, я снова набросилась на нее. Присев, попыталась ударить ее пистолетом по голове, но удар едва скользнул по ее макушке. По моему сжатому кулаку мазнули грязные волосы. И все же этот жест заставил ее сжаться и заплакать еще сильнее.
Ребекка сделала шаг вперед.
— Я не смогу защитить вас, если вы не признаетесь, — произнесла она и добавила: — Эйлин уже случалось убивать людей, знаете ли.
— Верно, — подтвердила я.
Это была нелепая сцена: две девушки занимаются общим делом, толком еще не познакомившись друг с другом. Если б мне пришлось снова делать это, я бы спокойно прижала ствол револьвера к груди женщины и позволила бы Ребекке произносить речь. Я не вышла бы так из себя. Когда я оглядываюсь назад, мне стыдно за этот эпизод. Но как бы по-дурацки я ни размахивала револьвером, само его наличие у меня оказало воздействие на миссис Польк. Выражение надутой спеси окончательно сбежало с ее лица, и когда она открыла глаза, они были полны ужаса и готовности.
— Расскажи нам, что произошло в этом доме, — зловеще прорычала я и приставила пистолет к ее виску.
— Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, — захныкала она, дрожа всем телом.
