Тео испуганно вскинул глаза на Санду. Ее лицо не было злым. Девушка все так же сидела рядом на бревне, и лунные зайчики скакали по ее волосам, в то время как пальцы Тео заскользили по тыльной стороне ее ладони, поглаживая и…
Вспышка! Удар сердца, словно удар молнии! Со всех сторон ударили краски, звуки, запахи – в сто крат сильнее, чем те, какие когда-либо ощущал Тео. Будто совсем рядом взорвали яркую сверкающую хлопушку.
Теодор захлебнулся воздухом, вскочил, отдернув руку от Санды, и ошеломленно заозирался.
Он глядел в ночь и видел, что она цветная. Даже листья над головой были вовсе не черны: они переливались всеми оттенками сумерек – где-то фиолетовые, где-то темно-синие, переходящие в лиловый.
– Тео… что такое? – встревожилась Саида.
Он не ответил. Сердце билось с ликующей радостью. Он видел, снова видел цвета! Да еще какие! Теодор взглянул на Саиду. Она была не серая. Нет. Она стала той, какой Теодор запомнил девушку прежде, чем цвета выключились, – в тонах осени, теплая и золотистая, с рыжим листом во впадине ключиц.
Тео охватил восторг. Попроси Саида сказать, что он чувствует, он даже языком шевельнуть не смог бы, не смог бы подобрать и пары слов, чтобы выразить,
Как это было чудесно – родиться вновь.
Теодор опомнился только тогда, когда из-за деревьев шагнул Вик и сделал знак идти за ним. Саида кивнула, и они все вместе направились к берегу. Тео шел на подгибающихся ногах, не зная, отчего его щеки пылают больше: от прикосновения к Саиде или от радости, что мир снова цветной.
Почему? «В этом есть какая-то связь, – подумал Теодор, выныривая из-под балдахина серебристых листьев. – Какая? Что за чертовщина с этим странным порезом, гаснущими цветами?»
С плеч словно упал тяжелый груз, и теперь, когда Тео вышел к берегу ручья и увидел, как сверкают и переливаются хрустальные волны, его снова охватило восхищение.
«Ничего не потеряно. Я идиот. Ничего не потеряно же! Все будет хорошо. Да будет, точно! Я знаю, просто знаю, а откуда знаю – понятия не имею».
Тело стало каким-то воздушным, легким, казалось, Тео сделает шаг – и взмоет в небо и с ветром унесется над деревьями и топями туда, к золотой тропе, и через мгновение приземлится прямо в то место, где его ждет Путеводитель.
В этот миг ему казалось, что в мире нет ничего проще, чем найти эту карту. Чем добыть выигрыши. Чем спасти родителей. Ему казалось это не труднее, чем станцевать и, если бы сейчас послышалась далекая игра кобзы – подобно той мелодии, которая звучала в Мэрцишор, первый день Макабра, – Теодор бы не раздумывая начал приплясывать.
– Чего сияешь, как начищенный пятак? – проворчала Шныряла.
Теперь на ней была мешковатая мужская рубашка, видимо, Вик отдал ей свою после перевязки.
– Как ты? – спросил Тео. На миг тревога вернулась.
– Ну, скажем, так. – Она кашлянула и скривилась. – Если эти мордовороты не вернутся, какое-то время я тебя еще подостаю.
– Дика, – строго сказал Вик, – лучше отдохни.
Лицо Шнырялы и правда пугало: зеленющее и бледное – страшней, чем у мертвеца, и Теодор содрогнулся. «Только бы обошлось», – подумал он.
– Без ножа еще перекидывалась, – бормотала Шныряла. – Без ножа много сил уходит…
Вик протянул Теодору свою бездонную сумку.
– Нам нужно скорее убираться. Кэпкэуны могут обшаривать окрестности, и нам все равно, кто будет это делать – победители или побежденные. Уходим. Немедленно. Дике нельзя двигаться. Но… если мы останемся здесь – это смерть. Дика обернется, и я ее понесу. К тому же в обличье перекидыша ей будет проще восстановить си…
– Говорил бы своими словами: заживет как на собаке!
Шныряла фыркнула, но Вик метнул в нее строгий взгляд.
– Двинем на север, между лесом и топями. Если завидим кэпкэунов – будем уходить вглубь трясины, другого пути нет. Надеюсь, выберемся к холмам и попробуем отыскать нашу тропу, она ведь выводит из Багровых топей, значит… В общем, мы сейчас между молотом и наковальней. Или прорвемся, или…
Змеевик посмотрел на Санду и Тео, ожидая реакции. Теодор и сам понимал: тут оставаться нельзя. Конечно, нужно скорее уйти, подальше от селения чудовищных тварей. Только вот Шныряла…
Вик воткнул в землю нож, поднял Шнырялу, поддерживая под локти, и помог перешагнуть через рукоять. Как только девушка ступила на мшистый зюзник, буйно разросшийся на кочках, началось преображение: нога Шнырялы истончилась, укорачиваясь, ботинок слился с кожей. Затем девушка переступила через нож второй ногой, и преображение ускорилось. Тело Шнырялы неожиданно осело и сжалось, шкура, покрывающая плечи, словно