взглядами спутников.
Он на ходу спрятал кубик во внутренний карман и, как только подошел к Двери, отбросил длинные волосы за плечи и кивнул горгулье:
– Я попробую.
– Не попробуешь, – сварливо сказала Дверь. – А вырастишь. Не сумеешь – останусь запертой еще лет на сто.
Тео оглянулся. Слышали? Перехватил взгляд Змеевика – тот едва заметно кивнул. Все смотрели на Теодора, и Тео видел, как Шныряла нервно крутит в пальцах нож, а Вик стискивает рукоять меча. Они были готовы, чуть что, прийти на подмогу. Это придало Теодору уверенности. Он почувствовал, что теперь не один. И если что… они не оставят. Внутри затеплилось, зажглось, будто маленькое солнце, некое чувство. Тепло. Нежность.
Теодор развернулся к Двери.
– Ну, что делать?
– Ты должен вырастить для меня Смерть-цветок, заключив в него самое дорогое свое воспоминание – память о том, кого с тобой больше нет. Память о мертвом. Понимаешь?
– Хм… не очень.
– Я сама выберу это воспоминание и заберу себе.
– А я?
– А ты забудешь этот день. Самый дорогой, самый важный для тебя день, проведенный с тем, кого уже нет. И он будет принадлежать мне.
Теодор тяжело задышал. Память… Почему его вечно хотят лишить памяти? Почему его голова – решето, из которого постоянно что-то утекает? Дверь тем временем давала указания:
– Возьми семечко.
Проследив за взглядом горгульи, Тео подошел к ближайшему Смерть-цветку, нагнулся и, опасаясь, как бы его не цапнули зубами за нос, осмотрел растение. В черном «чепчике» белел старый потрескавшийся череп, внутри глазниц и беспомощно раскрытого рта которого виднелись крупные семена, похожие на белые фасолины.
Теодор опасливо пробрался указательным и большим пальцем внутрь, раздвигая стенки черепа словно шелуху, нащупал одно гладкое семечко и вытянул его.
Когда он вернулся к Двери, горгулья продолжила:
– Хорошо. Положи на ладонь.
Тео повиновался. Металлическая морда внимательно следила за всеми манипуляциями.
– А теперь… То, куда прорастет воспоминание.
– Земля?
Послышался металлический лязг: морда усмехнулась.
– Кровь! Воспоминание живо, пока жива плоть человека. Цветок вырастет из твоей плоти. Из твоей крови.
Внутри Тео зашевелился темный, опасный зверь, в лицо бросило жаром, но он решительно вытащил нож, приложил острие к ладони и, не раздумывая, провел им по коже. Из ранки моментально выступила кровь, затопив фасолину.
– А теперь… Нужно еще кое-что.
– Надеюсь, не станцевать, – буркнул под нос Теодор. – А то у меня с этим не очень.
– Теперь семя Смерть-цветка нужно полить. Понимаешь чем?
«Вода» явно не была тем ответом, которого ждала Дверь. Горгулья обжигала испытывающим и одновременно насмешливым взглядом.
– Неужто не догадываешься?
Тео закусил губу, подавив нехорошее предчувствие. Наконец Дверь тихо и отчетливо приказала:
– Закрой глаза.
И Тео послушался.
Едва он сомкнул веки, в темноте замельтешили яркие черточки и точки, то и дело вспыхивали и гасли разноцветные искры. Словно издали приглушенно доносился скрипучий и булькающий голос Двери:
– Сколько всего, сколько всего… Не знаешь, какое и выбрать! Из твоей памяти, юноша, можно целое поле Смерть-цветов взрастить. Тебе есть что оплакивать. Ну и жизнь – сплошь лишения. – Горгулья цокнула металлическим языком. – Вот как? Ты ведь знаешь, да? В твоей голове – пустота в десять лет и шесть дней. Нет, не пробиться. Их нет, тех воспоминаний, они не здесь, – проговорила она нараспев. – Не здесь… Они у Нее.
«У Нее?» – повторил Теодор. Собственные мысли отозвались гулким эхом, отлетая от невидимых стен. Кто-то был с ним внутри – где никогда никого не было, кроме него, Теодора. Теперь их двое. Он чувствовал чужое присутствие и сдерживался из последних сил, чтобы не открыть глаза и не выбросить семя из дрожащей руки.
– Вот оно! – победно вскричала Дверь. Никогда прежде Тео не слышал, чтобы кто-то был так счастлив, будто откопал сундук, полный золота и серебра.
