по-настоящему сражаться и умирать редко кем демонстрировалось. Тем более что среди наступающих было слишком много откровенных бандитов, желающих поживиться, но вовсе не готовых преодолевать настоящее сопротивление. Ситуация быстро стала патовой: ни среди местных ополченцев, ни среди атакующих гвардейцев попросту не нашлось людей, способных к эффективным штурмовым действиям. От такой войны страдало только мирное население осажденной республики. Обстрелы велись по площадям, атакам подвергались гражданские объекты, в результате массово гибли обычные обыватели. Деревни горели, через Рокский тоннель на север потоком шли беженцы, а на юг — добровольцы, в том числе абхазы, проехавшие через российскую территорию. Грузины бежали из Цхинвала и многих южноосетинских поселков. Были и люди, бежавшие как раз в Южную Осетию, — осетины из внутренних районов Грузии. Шло очень болезненное переселение народов. Происходящее без всяких натяжек можно назвать гуманитарной катастрофой. В больницах не хватало даже самых элементарных медикаментов, не было отопления, трупы убитых при обстрелах закапывали прямо во дворах.
Военное озверение сказывалось на солдатах. Некоторые акты жестокости трудно объяснить иначе как результатом общего ожесточения. 20 мая, например, на Зарской дороге была расстреляна колонна беженцев. О трагической ошибке говорить не приходится: автобусы изрешетили с минимальной дистанции из стрелкового оружия. Более тридцати человек погибли на месте.
Правда, кто-то пытался сохранять человеческий облик даже в чудовищных условиях войны всех против всех. Осетин — водитель «скорой помощи» вспоминал о таком случае. Его, везущего больных и раненых, остановил вооруженный пикет. Боевики начали избивать медиков, застрелили одного из пациентов. На шум прибежали грузинские милиционеры, командир которых — подполковник Лордкипанидзе — лично сел за руль «скорой», чтобы гарантировать безопасность медикам. Убийца раненого впоследствии погиб сам. Вообще, медицинский персонал проявлял поразительную верность профессии. Рискуя своей репутацией в глазах соплеменников, врачи оказывали помощь всем, вне зависимости от лагеря. Похожим образом на происходящее реагировали пожарные. Верность профессиональному долгу для этих людей оказалась выше ненависти к лагерю противников.
«Когда 26 января мы собирались выезжать, — рассказывал пожарный, — горели два осетинских дома, они [грузинская милиция] не пропускали нас туда, но через военных с трудом все-таки мы смогли подойти к этому пожару. И они обстреливали наших ребят. Из наших рукавов мы вытащили две автоматные пули. — Были ли раненые среди сотрудников вашей пожарной части? — Прямых попаданий не было. Один… Захаров из расчета… Ну, маленькая царапина… Начальник караула попал в больницу, отравившись при тушении в подвале 4-й школы».[35]
Остается добавить, что 4-я школа — грузинская, и тушили ее совместно две пожарные части — грузинская и осетинская.
К июню 1992 года грузины приблизились к победе, почти окружив Цхинвал. Правда, в России начало меняться отношение к конфликту, а Шеварднадзе не вполне отдавал себе в этом отчет. Дело в том, что конфликт в Южной Осетии шел не сам по себе. Его контекст задавали столкновения между Северной Осетией и Ингушетией, с одной стороны, и между Россией и Чечней — с другой. Москва не желала портить отношения с осетинами — и Северная Осетия становилась значимой точкой для разрешения обоих этих конфликтов. Кроме того, грузинские военные начали «прощупывать» уже российские части. Так, 13 июня гвардейцы Китовани напали на военный городок учебной части в Гори. С российской стороны погибли три человека, в том числе маленькая дочь одного из офицеров, грузины же потеряли 60 человек убитыми, ранеными и пленными.
Наконец, Шеварднадзе создал себе большую проблему своей политикой в отношении Приднестровского конфликта. В Приднестровье Россия поддержала повстанцев, грузинский же президент, наоборот, выражал поддержку правительству Снегура. Словом, к середине 1992 года в России возобладали уже далекие от нейтралитета настроения в отношении Грузии и ее руководства. К лету 1992 года Осетия была разорена и почти обезлюдела. Грузины остановились в полушаге от «полного успеха», хотя их триумф посреди пустоши имел бы своеобразный привкус. Однако к этому времени Россия уже по-иному смотрела на будущее Осетии. Для Шеварднадзе проблема Осетии оказалась лишь третьей по значимости, в любом отношении важнее для Тбилиси была Абхазия. Кроме того, в самой Грузии опять начали проявлять активность звиадисты. Вооруженное восстание произошло прямо в Тбилиси. Мятежники разграбили базу внутренних войск, захватили телецентр и несколько часов вели бой, пока их не разгромили «Мхедриони». Несколько десятков человек при этом погибло, а лидеры бунта были взяты в плен. После этого множество людей попало под арест по подозрению в связях со звиадистами. И хотя мятеж подавили, лишний раз обнаружилось, что даже в собственной столице президент Грузии не может чувствовать себя в безопасности. Впоследствии звиадисты, хотя уже и без прежнего задора, еще несколько раз поднимали вооруженные мятежи, а разбойные налеты на дорогах и в деревнях уже вошли у них в привычку. Воевать одновременно на множество фронтов Шеварднадзе совершенно не хотел, поэтому легко уступил России. 24 июня 1992 года Ельцин и Шеварднадзе подписали Сочинские соглашения (иногда не совсем правильно называемые Дагомысскими). Стороны согласились прекратить огонь, Россия выводила из Южной Осетии стоявшие там до сих пор части, формировался смешанный миротворческий контингент из российского, грузинского и североосетинского батальонов.
Южной Осетии война стоила тяжелых потерь, если рассматривать их в абсолютных цифрах, и просто катастрофических, если вспомнить, каким небольшим было население республики. Погибло до полутора тысяч жителей Южной Осетии. Потери грузинской стороны и мирного грузинского населения неизвестны, но они также были велики. Грузию покинуло до 100 тысяч осетин, около 20 тысяч уехали в Россию из Южной Осетии. Основная масса грузинского населения Осетии была вынуждена бежать в Грузию, — речь идет по крайней мере о 20 тысячах человек. Первая война в Южной Осетии закончилась. Однако западнее в это же время разворачивалась кульминация другой грузинской смуты — война в Абхазии.
