Дождавшись кружку, лопата исчезла, после чего люк в двери закрылся.
– Похоже, сегодня разгрузочный день, – пробормотал сам себе узник. Он понял, что каши не будет. Это было наказанием, забыть о котором не давало чувство голода, постепенно нарастающее, заполняя собой все мысли. Хуже голода была только жажда, а ночью добавился холод.
Пытаясь хоть как–то заснуть, Дима стал вспоминать дом. Его мама делала замечательные пироги с картошкой и грибами. Он обожал эти пироги, которые невозможно было спутать ни с какими другими. В маминых пирогах был некий секрет, который делал их уникальными для Димы. Потом он вспомнил о том, что долгое время не звонил родителям, а теперь вообще попал в другой мир и неизвестно, сможет ли вернуться назад. От этой мысли его захлестнули чувства грусти и стыда. Родной дом казался недосягаемой мечтой, сном, которого никогда не было. Только в одном он был уверен – в том, что в этот момент мама печет его любимые пироги. Интересно, что она сказала бы, увидев его сейчас.
Спустя некоторое время Дима стал мечтать, как сидит на кухне. Мама печет пироги, а он их пробует и пробует. Он представлял горы пирогов, потом стал представлять пиццы, которые они с Лехой частенько брали к очередному просмотру нового фильма, и наконец дошел до магазинных пельменей. На вкусных, ароматных магазинных пельменях пришел сон, избавив на время от мучений.
Утром третьего дня чувство голода немного притупилось, а вот жажда наоборот усилилась. Когда вечером принесли еду, Дима выскреб миску дочиста. Ему не помешал даже запах, который он почти перестал замечать. Ставя все на лопату, он наклонился к люку и сказал:
– Дайте мне больше воды! Может Балмор хочет, чтобы я умерла от жажды?
Вероятно, упоминание дознавателя подействовало. Вечером следующего дня ему принесли кувшин с водой, которой он наконец напился.
Спустя несколько дней Дима сидел в углу камеры, подтянув колени к подбородку и тихонько напевал запомнившуюся песню. За прошедшее время он, к своему удивлению, вспомнил немало песен, даже успел их повторить по нескольку раз.
Жил да был Брадобрей,
На земле не найти добрей,
Брадобрей стриг и брил зверей.
После той чудесной стрижки
Кошки были словно мышки,
Даже глупые мартышки
Походили на людей.
Это было прошлым летом,
В середине января,
В тридесятом королевстве,
Там, где нет в помине короля.
Припев Дима повторял раз за разом, сам того не замечая. В заключении он открыл для себя, что, оказывается, у его новой ипостаси очень подходящий голос. Дима прислушивался к звучанию своего голоса и распевая песни пробовал его в разных октавах. Такое занятие не сильно убивало время, но помогало немного отвлечься.
Услышав лязг отпираемого замка, Дима, начавший привыкать к такому существованию, поначалу даже не поверил. Когда стражник с факелом в руке встал перед ним, он все также сидел, подтянув к подбородку колени.
– Вставай! На выход, – скомандовал надзиратель.
Поднявшись, Дима вышел из камеры. Идя за стражником по коридорам, он гадал: либо его ведут на допрос, либо пытать, а может сразу вешать. Ему было не безразлично что будет дальше, но и выйти из камеры было уже небольшой радостью. О своей дальнейшей судьбе он старался не думать.
Стражник привел узницу в небольшой зал с круглой каменной купальней посередине. Она наполнялась водой, стекающей по желобу, торчащему из стены.
– Только не вздумай пить, – сказал он. – Будешь дристать, сдохнешь в камере. Вода речная. Помоешься, возьмешь вон с той полки чистую рубаху.
С этими словами он встал у двери, наблюдая за девушкой. Дима робея вошел в купальню и прямо в рубахе встал под струю. Речная вода была прохладной, но не ледяной. Покрывшись вначале гусиной кожей, постепенно он привык к ее температуре.
– Чего застыла? Мойся давай! – прикрикнул стражник.
Вздохнув, Дима попытался распутать волосы. За время заключения они превратились в колтун, промыть который оказалось трудновыполнимой задачей. Смущаясь поначалу сального взгляда пялившегося надзирателя, он в итоге решил, что чистота важнее. Грубая ткань мокрой рубахи отлично заменила мочалку. Когда Дима закончил, смущение прошло окончательно. Он выпрямился под взглядом мужчины, позволяя тому хорошо рассмотреть себя и прошел к полке, где лежало чистое рубище. Чуть наклонившись, взял его в руки и надел через голову. С кривой усмешкой он отметил учащенное дыхание стражника. Посмотрев на его штаны, Дима понял, что маленькая месть состоялась.
«Хотел шоу, ублюдок? Смотри и запоминай. Я бы такую на всю жизнь запомнил», – пришла злая мысль. Помывка определенно привела его в
