Платье цвета полуночи

словно шёлк, в ладонь. Так за доброту строптивец непокорством воздаёт. Но сожми крапиву крепче — покоряется народ»*.

Звенящий слезами голосок смолк. В зале воцарилась гробовая тишина. Все взгляды обратились на Летицию. Тиффани понадеялась про себя, что кто-нибудь забудется и зааплодирует, хотя тогда, скорее всего, наступит конец света. Но невеста только глянула на открытые рты и, зарыдав, убежала так быстро, как только могли нести её дорогие, но крайне непрактичные туфельки. Каблучки лихорадочно простучали вверх по лестнице — и дверь с грохотом захлопнулась.

Тиффани медленно побрела прочь — не более чем тень в воздухе для любого, кто не даст себе труда приглядеться. Она покачала головой. Зачем ему это? Зачем, ради всего святого, Роланд это делает? Он мог бы жениться на ком угодно! Ну, конечно, не на самой Тиффани, но почему он выбрал эту — хорошо, постараемся не слишком вредничать! — эту тощую, кожа да кости, девчонку?

Отец её был герцог, мать — герцогиня, а сама она — непонятно что, гадкий утёнок, — ладно, будем великодушны, но она же действительно переваливается на ходу, как утка. Ну что поделаешь, если это правда? Если приглядеться, видно, как она ступни наружу выворачивает.

И если на то пошло, так жуткая мамаша и плакса-дочка превосходят Роланда знатностью! Они официально имеют право унижать и третировать его!

Вот старый барон был совсем другим человеком. Ну да, ему нравилось, когда при встрече с ним дети кланялись или приседали в реверансе, зато он их всех знал по именам, помнил, когда и у кого день рождения, и был неизменно вежлив. Тиффани до сих пор не забыла, как барон однажды остановил её и промолвил: «Пожалуйста, будь так добра, попроси отца ко мне зайти». Для человека настолько могущественного это прозвучало на диво учтиво и мягко.

Отец и мать, случалось, спорили о нём, полагая, что Тиффани мирно спит в своей кровати. В симфонию матрасных пружин вклинивались родительские голоса — мама с папой не то чтобы ссорились, но были к тому очень близки. Отец говорил что-нибудь в духе: «Можешь твердить о его великодушии сколько угодно, только вот не говори мне, что его предки не выжимали из бедняков все соки!» А мать парировала: «В жизни не видела, чтоб он откуда-нибудь сок выжимал! В любом случае это было в незапамятные времена. Нам ведь нужен кто-то, кто мог бы нас защитить! Это же ясно как день!» А отец отвечал что-нибудь в духе: «Защитить от кого? От ещё одного дядьки с мечом? Сдаётся мне, мы бы и сами справились».

К тому моменту спор уже сходил на нет, ведь родители до сих пор очень любили друг друга, уютно, по-домашнему. На самом-то деле ни мать, ни отец и не хотели ничего менять.

Оглядывая зал, Тиффани подумала про себя, что выжимать все соки из бедняков нет никакой необходимости, если приучить их делать это самостоятельно.

Это осознание так потрясло девушку, что у неё прямо голова закружилась, но мысль намертво впечаталась в мозг. Стражники — они же все местные ребята или женаты на здешних девушках; а что будет, если вся деревня соберётся вместе и объявит новому барону: «Послушай, мы позволим тебе здесь остаться, можешь даже спать в большой спальне, и накормить мы тебя, конечно, накормим, да и пыль, так и быть, смахнём раз-другой, но эта земля теперь наша. Ты понял?» Интересно, сработает ли?

Возможно, что и нет. Но она не забыла о том, что просила отца вычистить старый каменный амбар. Надо же с чего-то начинать. У неё на этот амбар обширные планы.

— Эй, ты, там! Да-да, ты! Там, в уголке! Никак, лентяя празднуем?

Тиффани очнулась. Глубоко задумавшись, она утратила сосредоточенность и перестала казаться невидимой. Девушка вышла из тени, а это значит, что вместе с нею на свет явилась и остроконечная шляпа. Герцогиня сердито уставилась на неё.

Тиффани решила, что пора сломать лёд — пусть даже для льда такой толщины потребуется топор.

— Я не знаю, как празднуют лентяев, мадам, но я сделаю всё, что в моих силах, — очень вежливо промолвила она.

— Что-что?! Как ты меня назвала?

Обитатели замка учились быстро: все, кто был в тот момент в зале, бросились врассыпную, спеша убраться подальше. В голосе герцогини прозвучало штормовое предупреждение, а кому же хочется угодить в шторм?

Тиффани почувствовала ярость. Казалось бы, она ровным счётом ничего дурного не сделала, с какой стати на неё так орут?

— Простите, мадам, но я никак вас не называла, насколько мне известно, — промолвила она.

Но это не помогло. Герцогиня недобро сощурилась:

— О, да я тебя помню. Ты ведьма — та наглая чертовка, что выследила нас в городе, замышляя невесть какое зло! О, в моих родных краях мы ведьм знаем как облупленных! Везде суют свой нос, сеют сомнения и раздор, порочные, развращённые до мозга костей, да ещё и шарлатанки в придачу!

Герцогиня с достоинством выпрямилась и торжествующе воззрилась на Тиффани, как будто только что одержала решающую победу. Мало того, она ещё и тростью об пол постукивала.

Тиффани ничего не сказала — и до чего же трудно было оставить это «ничего» при себе! Она ведь чувствовала: слуги подсматривают из-за колонн