настоящему.
Все так делают. Тиффани часто приходилось дежурить у смертного ложа; иногда бывало почти весело, когда какой-нибудь славный старикан мирно сбрасывал с плеч бремя лет. Но порою всё завершалось трагично; Смерти приходилось нагнуться, чтобы собрать свою дань; а порою, ну, обыкновенно — печально, но ожидаемо, словно огонёк мигнул и погас в небе, усыпанном звёздами. А Тиффани всё размышляла про себя, заваривая чай, утешая осиротевших, выслушивая душераздирающие истории о старых добрых временах: люди всегда сокрушались, что не успели договорить каких-то важных слов, а теперь вот поздно. Наконец Тиффани решила, что в прошлом этих слов просто не было, а возникали они только здесь и сейчас.
— А что ты думаешь о слове «дилемма»?
Тиффани вытаращилась на Престона во все глаза.
В мыслях её по-прежнему теснились невысказанные кем-то слова.
— Что такое ты спросил? — нахмурилась она.
— Слово «дилемма», — услужливо повторил Престон. — Когда ты произносишь это слово, не представляется ли тебе, будто это дремлет, свернувшись кольцом, медно-красная змея?
«В такой день кто угодно, кроме ведьмы, отмахнулся бы от этого вопроса, как от несусветной глупости, а значит, я не отмахнусь», — подумала про себя Тиффани.
Престон был одет хуже всех в замковой страже: с новенькими всегда так. Ему выдали кольчужные штаны все в дырках[29]: эти штаны, вопреки всему, что мы знаем о моли, заставляли заподозрить, что моль и сталь тоже проедает. Ему, не кому другому, выдали шлем, который, независимо от размеров головы, всегда сползал вниз, так что оттопыривались уши; а в придачу он унаследовал ещё и нагрудник кирасы, пробитый в стольких местах, что эта деталь доспехов очень пригодилась бы на кухне — процеживать суп.
Зато зоркий взгляд Престона всё подмечал — настолько, что люди начинали чувствовать себя неуютно. Престон смотрел по сторонам. Действительно смотрел — смотрел так внимательно, что все стороны наверняка чувствовали себя обсмотренными должным образом. Тиффани понятия не имела, что происходит у юноши в голове, но мыслям там явно было тесно.
— Ну, по правде сказать, о слове «дилемма» я никогда не задумывалась, — медленно проговорила Тиффани, — но да, ощущается в нём что-то металлическое и скользкое.
— Я люблю слова, — признался Престон. — Вот, например, «прощение» — правда, уже одно его звучание передаёт смысл? Как будто шёлковый платок мягко падает на пол? А взять, допустим, «шушуканье»: сразу представляются обсуждаемые шёпотом заговоры и мрачные тайны… Прости, что-то не так?
— Да, сдаётся мне, что-то и в самом деле не так, — отозвалась Тиффани, вглядываясь в обеспокоенное лицо юноши. «Шушуканье» было её любимым словом; но до сих пор она не встречала никого, кто бы хоть раз его произнёс. — Престон, почему ты служишь в страже?
— Овцы мне не слишком нравятся, для пахаря у меня силёнок маловато, в портные я не гожусь — руки не из того места растут, и в матросы идти не хочу — боюсь утонуть. Мама научила меня читать и писать, хоть отец и возражал, а поскольку это означало, что к нормальной работе я теперь непригоден, меня отрядили в послушники к священникам Омнианской церкви. Там жилось неплохо: я столько интересных слов узнал! Но меня выгнали за то, что слишком много вопросов задавал, вроде: «Это взаправду, что ли?» — Престон пожал плечами. — Вообще-то в страже мне нравится. — Он вытащил из нагрудника книгу (в этот нагрудник, пожалуй, вместилась бы небольшая библиотека). — Если не попадаться на глаза, то читать можно сколько влезет, а метафизика — прелюбопытная штука.
Тиффани заморгала.
— Боюсь, Престон, здесь я тебя не совсем понимаю.
— Правда? — удивился юноша. — Ну, например, на ночном дежурстве, когда кто-нибудь приближается к воротам, я должен спросить: «Кто идёт, друг или враг?» На что правильным ответом будет «да».
Тиффани потребовалась целая минута на то, чтобы осмыслить услышанное. Она начинала понимать, почему у Престона того гляди возникнут проблемы с работой. А тот как ни в чём не бывало продолжал:
— Дилемма состоит в том, что если человек скажет: «Друг», как знать, может, он лжёт. Но ребята, которым приходится по ночам выходить за ворота, преизобретательно придумали свой собственный шибболет* для ответа на мой вопрос, а именно: «Престон, да отложи ты, наконец, книгу и впусти нас сейчас же!»
— А «шибболет» — это?… — Юноша её завораживал. На свете не так много людей, способных вложить в бессмысленное сочетание звуков столько чудесного смысла.
— Что-то вроде тайного пароля, — объяснил Престон. — Строго говоря, «шибболет» — это слово, которое твой враг произнести неспособен. Например, в случае герцогини разумно было бы выбрать слово «пожалуйста».
Тиффани с трудом сдержала смех.
— Однажды, Престон, твой ум доведёт тебя до беды.
