— На броне первой БМП доедете до городка спецназа. И вне пределов городка ждете меня. Я отправляюсь на разговор с командиром.
— Есть ждать вне пределов военного городка, — как всегда, за двоих ответил старший лейтенант Аграриев.
Старший лейтенант Шершнев поехал на броне вместе с нами. Как я понял, он не желал отвечать по связи никому из командиров взводов и потому выключил свой коммуникатор «Стрелец». Внутри БМП существовала другая система связи, и командиры взводов могли ею воспользоваться. Но Коля не знал, что ему отвечать, потому что не знал уровня информированности командиров взводов. Все зависело от того, как встретит меня подполковник Желтонов и какое решение относительно меня примет. Когда будет командирское решение, тогда свое решение может принять и Шершнев.
Такая осторожность была совсем не в моем духе, тем не менее я Шершнева не осуждал. У него свой характер, и если уж у меня офицерская карьера непонятно в каком состоянии и на какой стадии, то он своей карьерой дорожил. Может быть, это с общечеловеческой точки зрения было и правильно. Я старался никогда не судить людей, сравнивая их поступки со своими. У меня свой характер, своя жизнь и собственные жизненные уроки. И у каждого они свои, и каждого человека именно эти уроки формируют, создавая индивидуальный характер. И потому невозможно всех грести под одну гребенку, даже солдат. И я старшего лейтенанта Шершнева понимал.
Доехали мы быстро. Ехать на БМП — это не пешком идти. Мне никто при этом не мешал продумать разговор с подполковником Желтоновым. Я прекрасно понимал, что требуется сказать Виктору Алексеевичу, но при этом у меня не было уверенности, что подполковник поймет меня так, как мог бы, к примеру, понять майор Оглоблин, который сам имел склонность к резким поступкам. Тем не менее хотя бы на какое-то незначительное время, хотя бы на время, нужное для согласования поведения с командованием спецназа ГРУ, и Желтонов, мне думалось, сумеет нас прикрыть и спрятать от преследования. Это даст нам значительную передышку. А в последующем нам предстоит дождаться решения своей судьбы уже от командующего войсками спецназа ГРУ, потому что я не знал другой силы, способной защитить нас от полковника Самокатовой и подполковника Саенкова, наших главных преследователей.
Передовая боевая машина пехоты, видимо, по приказу старшего лейтенанта Шершнева остановилась перед главным входом, тогда как вся колонна двинулась к воротам, чтобы заехать внутрь. Мы спрыгнули на асфальт. Шершнев залез в башню, и БМП уехала вслед за всей колонной. Машинный двор располагался от КПП на другом конце городка, и лязганье узких гусениц слышалось даже за территорией городка еще долго.
Против главного входа располагался бульварный скверик со множеством кустов вокруг тротуара.
— Там ждите… — махнул я рукой. — Самое большее — сорок минут. Через сорок минут можете уходить. Будете сами о себе заботиться. Если я не выйду, значит, меня повязали. Кто-то другой вместо меня выйдет, вы не показываетесь, даже если будут по именам звать и мамой клясться, что вы в безопасности.
— Не веришь Николаю Михайловичу? — спросил Аграриев.
— Майора Оглоблина срочно вызвали в Москву. Уже улетел. А на командира я не очень надеюсь, — признался я. — Он какой-то невнятный у нас… Московский кадр…
— Осторожный? — спросил Логунов. — Москвичи часто излишне осторожны, я уже замечал, когда встречался. Причем не только военные. Это характер их «национальности».
Логунов, видимо, как и я, считал москвичей не русскими людьми, а москвичами «по национальности». В них русский характер не просматривается даже в бинокль.
— Вроде бы и не излишне осторожный, но я его не понимаю… Ждите, короче говоря.
Я повернулся и двинулся через двери главного входа, за которыми меня встретил дежурный по части.
— Что, Макс Викторович, дорогу к кабинету командира еще не забыл? Или тебе провожатого выделить? — недобро ухмыльнулся майор из штабной «секретки».
Я коротко козырнул и улыбнулся.
Дежурный был сердит, что его разбудили среди ночи. Но моя улыбка его обезоружила.
— Найду дорогу, товарищ майор…
— Иди, иди… — майор уже ворчал добродушно. Он вообще был незлой человек.
Я прошел в штабной корпус.
Там на первом этаже сидел дежурный по штабу, который приветственно поднял руку и махнул ею:
— Товарищ подполковник у себя. Ждет…
Никаких приготовлений к своему задержанию я не заметил, хотя смотрел внимательно. Эти приготовления я увидел бы в напряженных взглядах дежурных. Видимо, задержание не планировалось, и я зря беспокоился. При этом я был не в курсе, знает ли командир отряда о том, каким методом освобождал меня из машины СИЗО майор Оглоблин с двумя сержантами бывшей моей роты. Но об этом знали полковник Самокатова и, вероятно, подполковник Саенков. И они не упустили бы возможность шантажировать майора такой жесткой работой по вызволению своего подчиненного. Расстрел «вертухаев» мог бы обернуться обвинениями в адрес самого начальника штаба и сержантов, которые выполняли такой рискованный приказ только из уважения к своему бывшему командиру роты. Это в разговоре с командиром отряда могло сыграть в любую из сторон. И неизвестно, за какую сторону пожелает играть подполковник Желтонов, за чью команду.
