Я поднялся на третий этаж и постучал в дверь.
— Входи, — негромко разрешил подполковник. У него вообще от природы голос негромкий и негрозный. И при этом не хитрый, как у многих профессиональных разведчиков, никогда не сходит до змеиного шипения.
Подполковник сидел за своим рабочим столом перед включенным компьютером, и я успел увидеть в мониторе открытую почтовую программу до того, как он опустил изображение в строку состояния. На столе лежал шлем от «Ратника», а сам костюм был на подполковнике, причем даже коммуникатор «Стрелец» висел на своей специальной клипсе около левого плеча. Но коммуникатор не был включен, это я понял по тому, что не горела ни одна из диодных лампочек. Через почтовый сервер запрашивать инструкции подполковник не будет. Это не шифрованная связь, и он, как командир, это прекрасно понимает и сам следит за соблюдением режима секретности, причем следит обычно строго. И не стоило ждать от Виктора Алексеевича такого нарушения. Наверное, общался с кем-то на бытовом уровне. Может быть, с женой или детьми. Но это его личное дело, которое меня касаться не могло.
По моему вопросу Желтонов мог бы консультироваться, вероятно, только по закрытым каналам связи, через тот же коммуникатор «Стрелец», и я не уверен, что полковник Самокатова рискнула бы прослушивать разговоры, скажем, командующего войсками спецназа ГРУ, в чьем прямом подчинении находился сводный отряд в регионе Северного Кавказа. Полковник Мочилов, несмотря на предпенсионный, если еще не пенсионный возраст, имел репутацию офицера чрезвычайно решительного и крутого, способного на самые кардинальные шаги. И связываться с человеком, имеющим подобную репутацию, командование «Сектора «Эль» едва ли решилось бы.
— Присаживайся. Располагайся удобнее. — Виктор Алексеевич показал мне не на обычный стул за приставным столом для заседаний, куда обычно сажают подчиненных, а на стоящее у стены мягкое кресло, в которое я уселся с великим удовольствием.
— На отсутствие удобств в нашей службе, товарищ подполковник, жаловаться не принято, тем не менее могу просто сказать, что их в последнее время не было…
— Я догадываюсь. Объясни мне только, почему ты вернулся именно сюда, в Дагестан, где тебя ищут?
— Меня уже видели по дороге в Моздок, в Чечне, где потерпел аварию вертолет ФСБ, на котором меня отправили. И потому я решил, что здесь поиски уже завершены, следовательно, здесь самое безопасное место.
— Резонно. Насколько мне известно, спецназ ФСБ вместе со спецназом МВД в настоящий момент берет под контроль в Москве все станции метро, которые, — подполковник посмотрел на часы, — скоро уже откроются, все остановки общественного транспорта поблизости от здания ГРУ, чтобы перехватить тебя и твоих сообщников, как они зовут офицеров твоей группы. Считают, что ты вместе с ними до Москвы добираешься. Этот вот вопрос меня больше всего и смущает.
— Что вас смущает, товарищ подполковник? — поинтересовался я, благодарный Желтонову за так ненавязчиво высказанное предупреждение.
— Поскольку приказать нам ФСБ не имеет права, нам передали настоятельную просьбу провести твое и твоих офицеров задержание. Но…
Я, естественно, сразу насторожился, и сам почувствовал некоторое напряжение в теле. На задержание в отряде спецназа ГРУ я не рассчитывал. И хотя я насторожился, в глубине души я понимал, что задержания произведено не будет. Об этом же говорила и длительная пауза, взятая командиром сводного отряда после многозначительного, хотя и короткого «но». И я ждал, что за этим «но» последует.
— Но, по непонятной для нас причине, следователь ФСБ очень испугался, по словам начальника штаба, что мы самостоятельно проведем твой допрос. Это уже говорит о том, что в этом деле со стороны ФСБ не все чисто. А теперь из Москвы сообщили, что бойцы спецназа ФСБ, причем там замечены в основном бойцы дагестанского спецназа ФСБ, почему эта информация и дошла до нас, берут под контроль станции метро рядом со зданием ГРУ, проходы, ведущие к зданию, и остановки общественного транспорта. Сидят в машинах на улицах, караулят. Причем заняли позиции еще ночью. С ними вместе работают бойцы спецназа МВД Дагестана. И задействовано большое количество снайперов. Сажают их даже в квартирах, предупреждая хозяев, что охотятся за чрезвычайно опасным убийцей. Это все неспроста. Неспроста тебя не желают допустить до командования ГРУ. Из этого я делаю вывод, что ты являешься носителем информации, которая в состоянии навредить некоторым определенным силам. Причем убирать намереваются не только тебя одного, но и офицеров, которые с тобой работали. А здесь, как я вижу, существует, возможно, два варианта. Первый вариант, вы все трое являетесь носителями этой информации. То есть все трое причастны к событиям, которые определенные круги желают скрыть. По второму варианту, причастен только ты, но есть опасения, что ты что-то рассказал своим компаньонам, и потому принято решение ликвидировать всех троих. Я думаю, о задержании сейчас речи не идет. Даже если задержание будет произведено здесь, в городке отряда спецназа ГРУ, тебя не довезут до кабинета следователя. Остановят машину, застрелят водителя и охрану и расстреляют тебя. А при местной криминогенной ситуации найти следы окажется невозможно. Если ты попытаешься прорваться в Москву, то там тебя застрелит снайпер. Прямо на улице, из окна. Думаю, даже если ты загримируешься, найдутся способы тебя опознать. По трубке, по отпечаткам пальцев, по походке в конце-то концов. Даже если ты начнешь ноги подволакивать…
— Не самая приятная ситуация, — признал я. — Но в данный момент меня больше беспокоит судьба семьи. Полковник Самокатова грозила мне в случае выхода из-под ее контроля расправой над семьей…
— В этом отношении можешь быть спокоен. Командующий войсками спецназа ГРУ отдал категоричный приказ взять под защиту твою жену с дочерью. Весь твой батальон в этом случае становится гарантом их безопасности и не подпустит к семье ни людей Самокатовой, ни людей из ФСБ. Но меня, признаюсь честно, больше твоя судьба, капитан, беспокоит. И та информация, носитель которой стал опасен и для Самокатовой, и для Саенкова. И еще мне
