остановились в силу невозможности найти единственно верное решение проблемы{83}, и снова поставило вопрос о достоверности отдельных событий{84} и, таким образом, для оценки методологии историописания эпохи и осмысления процесса ее развития. Это является особенно актуальным потому, что для исторической литературы, использующей эпизоды из Григория Турского, характерно порой диаметрально противоположное истолкование смысла событий. В особенности, стоит обратить внимание на историю с «Суассонской чашей», которая широко тиражировалась в университетских и школьных учебниках по Средним векам, тем не менее, ее значение авторы исследований и учебных пособий понимали совсем по-разному{85}. Данный эпизод ярко выявляет эволюцию взглядов ученых на Григория Турского в течение двух столетий. В основе историографической традиции обращения к указанному эпизоду лежит взгляд Ф. Гизо. Историк превратил рассказ о том, как Хлодвиг убил воина, не желавшего отдать церкви свою добычу (чашу из Суассонского собора), в доказательство того, что уже при Хлодвиге начался процесс романо-германского синтеза, который выразился в превращении властителя из «дружинного предводителя» в жесткого самодержавного правителя{86}. Представления о началах франкской истории, общие черты которых были выражены в программных «Исторических письмах» Тьерри, а детали разработаны в «Исторических рассказах» Гизо, стали практически общим местом в школьных и гимназических курсах, и оттуда проникли в массовое сознание.
Справедливости ради стоит отметить, что для ближайшего преемника и младшего современника Тьерри в Германии Ф. Дана этот эпизод еще не стал хрестоматийным при рассмотрении становления Меровингского государства. Он во многом разделил взгляды О. Тьерри о том, что именно Хлодвиг знаменовал собой создание королевской власти у франков. Однако он уточнил тезис французского ученого о примате Хлодвига как самодержавного правителя франков и подчеркнул, что его предшественниками были т.н. “Gaukonige”, местные франкские правители, чья власть, как правило, не распространялась дальше пределов городской округи (королевство Сигиберта с центром в Кёльне и королевство Рагнахара с центром в Камбрэ). Это представляет собой существенное отличие от взглядов О. Тьерри, потому что Ф. Дан отрицал, что Хлодвиг опирался на дружинные или племенные связи и подчеркивал — т.н. «дружина» Хлодвига насчитывала в лучшем случае несколько сотен вооруженных людей{87}. Но немецкий исследователь во многом согласился с точкой зрения Тьерри о том, что присоединение городов к королевству Хлодвига после физического устранения по его приказу этих правителей означало зарождение самодержавной власти. Данный процесс шел не за счет уничтожения родоплеменных связей (которых, как он полагал, к тому моменту у германцев уже практически не существовало), а за счет подчинения различных «малых» королевств франков одному властителю{88}. В частности, ученый рассуждает о том, что о всеобщей «любви» франков к Хлодвигу, о которой пишет Григорий Турский, можно говорить только с иронией или насмешкой. Подобное утверждение стоит понимать именно как отрицание «общенародного», т.е. дружинно-племенного характера франкских властителей конца V — начала VI в. Ссылаясь на Григория Турского, медиевист подмечает, что из бывших римских провинций Хлодвиг захватил только королевство Сиагрия, которое занимало сравнительно небольшую область от Суассона до Сены{89}. Таким образом, Ф. Дан немного снизил пафос образа короля-варвара, создавшего полноценное варварское королевство на основе синтеза римских и германских порядков, который в то время уже начал завоевывать место в массовом сознании благодаря Тьерри и Гизо.
Однако усложнение представлений о переходе от Античности к феодализму в XX столетии и постепенная утрата концепцией романо-германского синтеза своей популярности в западной историографии привели к тому, что центральный для Тьерри эпизод с «Суассонской чашей» перестал быть неоспоримым доказательством исключительно варварского характера королевской власти в раннемеровингскую эпоху{90} . Обращаясь к одному из основных сюжетов истории Хлодвига, Гансхоф напрочь отверг традицию, в соответствии с которой эпизод с «Суассонской чашей» рассматривался как свидетельство существования у франков на момент захвата ими Галлии дружинных порядков и, одновременно, как доказательство того, что Хлодвиг решил порвать с этими порядками, став самодержавным королем, таким образом добившись единоличной власти. Основной вывод Гансхофа таков: Григорий Турский далек от того, чтобы сознательно рисовать Хлодвига как самодержавного тирана, решившего порвать с традицией германской дружины. Повествование епископа Тура не несет идеологического заряда и является лишь пересказом доступной ему устной традиции{91}. Французский историк Лебек склонен рассматривать этот эпизод как малоинформативный, ставящий больше вопросов, нежели дающий позитивную информацию{92}. Он предлагает еще один вариант истолкования эпизода, предполагая, что воин, наказанный Хлодвигом, вполне мог быть его родственником, и что в данном случае имело место отмеченная в других частях сочинения Григория Турского тенденция первого короля франков к уничтожению своих родственников ради целостности династии. Однако, как и другие попытки истолкования указанного отрывка, гипотеза Лебека остается целиком на совести этого исследователя. Итак, можно считать, что в конце XX в. круг замкнулся — эпизоды из Григория Турского, на которые мало обращали внимание в начале XIX в., до работ О. Тьерри, и которые историки-позитивисты середины и второй половины столетия использовали для доказательства своего видения романо-германского синтеза, снова потеряли смысл в конце века XX.
Современное положение в исследовании этого вопроса таково. В частности, очевидно, что в Галлии на тот момент сложился союз между галло- римским населением и франками, по-видимому, уже к тому времени существовали сборные военные отряды, включавшие в себя представителей и тех и других{93}. Следует признать — процессы в северной Галлии проходили в том же ключе, что и события в Аквитании. В последней, как было показано, попытки готов добиться лучших условий для своего договора (“foedus”) привели к тому, что галло-римская знать стала искать
