множеством связей с Меровингами еще с конца VI в. После 570 г. церковь аббатства стала их местом захоронения, хотя и не единственным{234}.[41] С VI в. монастырь также служил Меровингской династии фундаментом для распространения их влияния в Галлии{235}. Благодаря этой стратегической связи династия, активно участвовавшая в делах аббатства, удостоила Сен-Дени многими пожертвованиями и особыми привилегиями. В соответствии с документом, который перечисляет пожертвования короля Хлодвига II в 654 г., Дагоберт I установил в аббатстве “laus perennis”, круглосуточное пение монахов {236}. Другие меровингские короли были щедры к монастырю: король Хлотарь III пожертвовал обители церковь и монастырскую общину{237}, Хлотарь III и Хлодвиг II даровали монастырю неприкосновенность всех его владений {238}.
В целях объяснения раннего роста значимости Сен-Дени появился «географический» подход, в рамках которого особая роль обители объяснялась лишь ее удачным положением под Парижем — будущей столицей Франции в Средневековье и в Новое время. Немецкий исследователь Земмлер утверждает, что монастырь Сен-Дени рано стал политическим и культурным центром как Нейстрии, так и прилежащих регионов. В качестве доказательства он привел строчки поэта Венанция Фортуната, жившего в конце VI в. Однако из его стихов можно увидеть только то, что в это время культ св. Дионисия ассоциировался у образованных людей с Парижем{239}. Более оправданным выглядит утверждение, что роль Сен- Дени выросла, т.к. с последних десятилетий VI в. (а именно, с 570 г. или около того) отдельных правителей из династии Меровингов уже начали хоронить в этой церкви{240}.[42] Казалось бы, данный факт может служить показателем того, что Сен-Дени стал важным центром в Галлии благодаря своему географическому положению, а именно по причине того стратегического значения, которое франкские короли видели в Париже и, в более общем смысле, в области Иль-де-Франс.
Центральным моментом для концепции тесной связи Сен-Дени и Меровингов в начале VII в. является уверенность в том, что эта церковь всегда занимала важное место в стратегических расчетах франкских королей. Исследователи считали усиление обители прогрессивным, положительным процессом, который способствовал уменьшению раздробленности Франции в раннесредневековый период и ее «собиранию» вокруг нового центра власти франкских королей, т.е. Парижа. Именно поэтому Земмлер стремился показать, что не только Иль-де-Франс, но и, в частности, базилика св. Дионисия рано стали появляться в источниках как сосредоточения святости и, соответственно, сакральные центры, санкционировавшие власть франкских королей над Галлией. Однако стоит заново посмотреть на источники и перепроверить сведения о раннем усилении монастыря Сен-Дени и о практике взаимоотношений между королями и церковью.
Имеющуюся информацию необходимо сравнить с сообщениями других источников, дата написания которых тоже остается под вопросом. Так, автор «Мучений св. Дионисия» ничего не знал о постройке базилики и об основании монастыря королем Дагобертом в начале VII в. Поскольку Ж. Аве утверждал, что первый из этих источников был написан только в IX в., ему пришлось выдвинуть следующий тезис — «Мучения» созданы вне Иль-де-Франса и Парижа, т.к. они показывали неосведомленность их автора в местной историографической традиции Сен-Дени. Исследователь также заявил: «Мучения» написаны позже, чем «Деяния короля Дагоберта», именно потому, что их автор ничего не знал о действиях Дагоберта в отношении монастыря{241}.
Данный тезис вызвал критику со стороны Левиллена, настаивавшего на том, что расхождения указанных источников о постройке базилики и основании монастыря объясняются одним — тем, что «Мучения» увидели свет в начале VI в.{242} Однако тезис Левиллена вряд ли может считаться доказанным, допустимо утверждать только то, что если «Мучения» были написаны в IX в., как и «Дения короля Дагоберта», то они появились раньше, чем второе сочинение. Сами по себе эти источники не позволяют утверждать что-либо об отношениях династии Меровингов и Сен-Дени.
Создается впечатление, что представление о возрастании роли Парижа и Сен-Дени в начале VII в., обнаруживаемое в работах некоторых современных авторов, возникло благодаря всего лишь одному источнику, который внес непоправимую аберрацию в картину развития власти в Галлии в VI– VII вв. Так, подобные выводы можно сделать, если принимать в качестве факта ту картину, которую рисуют «Деяния короля Дагоберта» (“Gesta Dagoberti regis”). Дагоберт I для многих исследователей — пример «сильного» средневекового властителя по сравнению с его современниками. Такие представления появились потому, что в европейской историографии XIX в. единое государство стало восприниматься как признак сильной власти, в то время как раздробленность символизировала слабость. Вся история Франции воспринимается как вечный процесс, в котором удачные попытки объединения государства под властью одного правителя сменялись временами упадка и раздробленности. Ученые рассматривали раннесредневековых королей в этом же контексте, разделы Галлии между братьями в 511, 561 и 587 гг. виделись им как показатели слабости Меровингской династии. На фоне разделов выделялась фигура короля Дагоберта I, который объединил Франкское королевство под своей единоличной властью в силу особенностей династической ситуации, сложившейся в то время{243}.
Казалось бы, источники по правлению короля Дагоберта I позволяют увидеть ясную картину возрастания роли Парижа и Сен-Дени. По сути, автор «Деяний» хотел создать у читателя представление о том, что опора на этот монастырь была одним из удачных решений могущественного короля, которому в одиночку удалось ненадолго объединить государство франков под своей властью. Однако проблема подобного взгляда состоит в том, что представление о силе Дагоберта и о значимости Сен-Дени как места их особого почитания основано на источниках, подлинность которых вызывает большие сомнения. Ведь
