— Он упал в обморок, — злорадно прокомментировал Уилл. — Слабак!..
— Мисс О'Коннел, как поживаете?..
Молодая женщина в джинсах и зеленой футболке не ответила на приветствие, лишь насмешливо приложила руку к бейсболке, из-под которой выбивались пушистые темно-рыжие кудри. Ее руки, тонкие, совсем девичьи, были усыпаны веснушками, пухлый рот чуть тронут бледной помадой, единственный макияж, дозволенный строгим режимом. Она смерила посетительницу чуть пренебрежительным взглядом.
— Ты почти не изменилась, — гостья села напротив. Ее глаза прятались под солнечными очками, а волосы покрывало шелковое каре. Тон ее голоса был властным и спокойным — даже монотонным.
— Ну и как тебе здесь живется? — Бриджит не отвечала, едва изломив припухшие губы в легкой усмешке.
— Здешний режим достаточно строг?..
— А то вы не знаете? — рыжая наконец заговорила. — Вы сами меня сюда упекли.
— Верно. Но ты это заслужила.
— Вы бы никогда меня не поймали, если б не пошли на подлость, — сцепив зубы, прошипела ирландка, — на подлость, которую ни одна высокая цель оправдать не может.
Женщина рассмеялась: — Это
Бриджит О’Коннел, действующему боевику Ирландской Республиканской Армии, как-то поручили создать бомбу — в чем она была виртуоз. После того, как она ее изготовила, в лабораторию вошли несколько молчаливых людей, и надели на нее наручники. А потом прикрепили к спине девушки взрывное устройство, которое она сама так старательно смастерила.
— Итак, ты бы предпочла, чтоб тебя разорвало на части? Ведь именно таким было желание родственников тех, кого ты убила в лондонском торговом центре.
— А ваши исполнители с удовольствием воплощали их желание в жизнь, — раздраженно отозвалась Бриджит. — Я заглянула в их пустые глаза, когда они крепили на мне взрывчатку — в них не было ни гнева, ни жалости.
— Конечно, не было, — кивнула ее собеседница. — Зато жалость проснулась в десятилетней девочке, которая пожелала сохранить тебе жизнь. Она билась в такой истерике, что остальные тоже сжалились над тобой и остановили казнь.
— И обрекли меня гнить в этой дыре до конца моих дней, — мрачно произнесла заключенная.
— Тебе не приходилось выбирать, — отозвалась дама. — Тебе сохранили жизнь — будь благодарна. Сколько ты уже здесь? Десять лет?
— Девять.
— Тебе сейчас тридцать. Лучшие годы ты провела здесь — обидно, да? Ты могла бы выйти замуж, родить детей, получить образование.
— Я закончила заочно университет. Теперь я квалифицированный специалист по англосаксонским рунам.
— Волшебно, — с долей сарказма заметила дама. — Как изысканно.
— Зачем вы пришли? Что вы хотите? Может, вам несколько рун перевести?
— В другой раз.
— Так ваш визит — не разовая акция? — рассмеялась девушка. — Вы будете меня регулярно навещать? Как член семьи?
— Не наглей, — дама даже не улыбнулась. — Я пришла предложить тебе выбор.
— Выбор? Серьезно? Он все же есть?
— Выбор есть всегда. Даже когда кажется, что его нет. Иногда это просто весьма неприятный выбор.
— Звучит так, будто именно такой неприятный выбор мне и предстоит. Не думаю, что вы предложите мне что-то достойное.
Дама помолчала, но потом проронила: — Я могу вытащить тебя отсюда. Хочешь?
— Боюсь, мне это слишком дорого обойдется. Лучше сохранить status quo[56].
— Хорошо, — дама не стала спорить. Она легко поднялась и взялась за свою дорогую сумочку. — Прощай, — она подошла к двери и уже занесла руку, чтобы постучать, но услышала позади себя глухой голос:
— Подождите, мэм.
— Передумала?
— Я готова вас выслушать Вы же не из христианского милосердия сюда приехали?
— А почему нет? — дама повернулась к ней. — Тебя жалко.
— Неужели? Десять лет назад, вам не было меня жалко.
— Если мне не изменяет память, в 2004 году ты собственными руками убила двадцать шесть человек. Их разметало на части, которые потом собирали
