— Я не могу ничего у тебя просить сейчас, — прошептала Жики. — Это неправильно.
— Правильно! — возразила Моник. — Другого случая не будет.
— Я бы хотела привлечь к работе одного человека.
— А с ним что не так? — слабо улыбнулась Моник.
— Он убийца, — не вдаваясь в подробности, ответила Жики.
— А-а-а, — протянула ее подруга. — Понимаю. Ты всегда была склонна к экспериментам.
— Он мог бы быть полезен.
— Степень его полезности покажет время…
— Значит, ты не против? — удивилась Жики.
— Против — не против…. Какая теперь разница, — вздохнула Моник. — Через сутки меня не станет, и мой запрет потеряет силу. Твоя ответственность, твое бремя. Ты что-то еще хотела спросить?..
— Ничего от тебя не скроешь. Помнишь моего правнука — Себастьяна?
— Младшего фон Арденна? Как же, как же! Очаровательный малыш. Просто ангелочек!
— Ангелочек недавно получил диплом Universitatsmedizin[17].
— О-о! — Моник закатила глаза. — Поздравляю!
— Он хирург.
— Прекрасно! — кивнула Моник.
— Он хотел бы стать рыцарем Ордена.
Моник насторожилась:
— Зачем ему это?
Жики не была удивлена реакцией подруги. Обычно врачи, работающие в Ордене, приходили по зову сердца, безмерно благодарные за помощь и поддержку, оказанные им Орденом в трагическую минуту. Но молодой мужчина, почти юноша, чья карьера только начинается, желает заниматься делом, суть которого — кровь и отчаяние — поразительно и странно!
— Не понимаю, — пробормотала Моник. — Чего именно он хочет?
— Arbeiten Feldverhaltnisse[18].
— Странное желание. Но если ты одобряешь…
— Не одобряю, — покачала головой Жики. — Но он хороший мальчик. И если он настаивает на подобной карьере, значит, хорошо все обдумал. А врачи нам нужны — вечная нехватка.
— Ему необходимо пройти ординатуру по военно-полевой хирургии, — заключила Моник. — Ты ж понимаешь — ему не аппендицит придется вырезать.
— Он уже поступил. Как видишь, мальчик очень ответственный.
— Как все фон Арденны, — тихо засмеялась Моник. — И самая лучшая из них. Жики…
— Да, дорогая, я здесь.
— Когда я в первый раз увидела тебя в лагере… помнишь?..
— Конечно, — Жики на самом деле не помнила. Их с мамой прибытие в лагерь Генгенбах было сплошным черным пятном в ее памяти. Но она никогда не признается в этом. — Конечно, я помню, милая… Моник…
— Я подумала тогда, что ты похожа на цаплю. Вернее, на птенца цапли — такая худая и длинная… Мне стало так тебя жаль. А позже, когда убили Мадлен[19], ты мне заменила сестру. Спасибо, что ты была у меня.
— Сестра моя, — Жики сдерживалась из последних сил, — благослови тебя Бог…
Моник пожала Жики руку: — Я ухожу… И ты остаешься одна… — она закрыла глаза. — А теперь — иди, моя дорогая. Устала я… Невыносимо устала…
