ее жизни? Но неловко проявить грубость после того, как тебя назвали «sweet». К эпитету «красивая» Катрин привыкла, а вот «славной» ее не называли с тех пор как ей минуло… лет пять… Капризная, своенравная, взбалмошная — но не «славная». К тому же прозвучало это так… мило.
Тем временем старик продолжал: — Разрешите представиться, мэм?
Катрин неохотно кивнула.
— Сэр Реджинальд Скотт, — он привстал и с достоинством поклонился.
— Кэтрин Булгакоф, — вынуждена была ответить Катрин. — Очень приятно.
— Вы не представляете, как я польщен! Надеюсь, вы не в претензии, что я нарушил ваше уединение? Если пожелаете, могу отсесть от вас подальше.
— Все нормально, — сказала Катрин вежливо.
— Итак!
— Что — итак?
— Чем вам нравится заниматься в свободное от заботы о ребенке время?
— Вероятно, у вас нет детей, сэр Реджинальд. Иначе бы вы знали, что маленький ребенок не оставляет матери свободного времени.
— Дети у меня есть — двое взрослых и очень серьезных министерских работника.
Катрин рассмеялась: — Тогда спросите леди Скотт — она расскажет вам в подробностях, как это было.
— Никак не получится, к сожалению. Моя возлюбленная Маргарет оставила меня одного на этом свете уже лет десять как…
— Ох, простите! — Катрин испугалась — да что же она не думает о том, что говорит! Конечно, если б его жена была жива, то, скорее всего, сейчас он не прогуливался бы в одиночестве. И не приставал бы к молодым женщинам.
— Ничего, — вздохнул старик. — Любая боль утихает… со временем. Если конечно, ее не растравлять намеренно.
— Вы полагаете?.. — вырвалось у Катрин.
Взгляд сэра Реджинальда стал более внимательным: — Мне показалось, или я задел вас за живое? Вы потеряли близкого человека?
— Друга. Очень близкого друга.
— И рана не затягивается? — осторожно спросил старик.
Катрин, чувствуя, как перехватывает горло, только покачала головой.
— Как давно вы его потеряли?
— Два года назад.
Сэр Реджинальд с сочувствием отметил: — Слишком мало прошло времени.
— А сколько должно пройти? — с горечью поинтересовалась Катрин. — Пять лет? Десять?
— У всех по-разному, — вздохнул он. — Старайтесь не винить себя в его смерти.
— Я не виню, — растерялась Катрин.
— Вините, — грустно сказал сэр Реджинальд. — Все винят. Это неизбежно — в той или иной мере.
Катрин хотела возразить, но, видя, что он не закончил, не стала его перебивать.
— Маргарет умерла от астроцитомы[171] — знаете, что это такое?
Катрин кивнула.
— Казалось бы — в чем моя вина? Но до сих пор спрашиваю себя — все ли я сделал, чтобы ее вылечить? И все ли я сделал, чтобы ее уход был наименее болезненным? Она умоляла меня об эвтаназии, но…
— Но в Великобритании эвтаназия запрещена.
— Да, к сожалению. Но я мог увезти ее в Нидерланды или в Бельгию. Я почти решился. Но не успел. Маргарет умерла в страшных мучениях.
— Мне очень жаль, — с искренним сочувствием проговорила Катрин.
— И вот — десять лет я не перестаю задавать себе эти нестерпимые вопросы.
— И боль не утихает?
— Утихает. Но очень медленно. Как звали вашего друга, Кэтрин?
— Антон. Мы дружили с ним семнадцать лет.
— Что произошло?
— Его… убили, — голос Катрин дрогнул. — Вернее…
— Да?..
— Скорее всего, это был несчастный случай. Так утверждал тот, кого обвинили в его убийстве.
— Обычное дело, — вздохнул сэр Реджинальд. — Убийцы чаще всего так говорят, чтобы обелить себя.
«Я никогда бы не стал стрелять в Антона, — она отчетливо услышала приглушенный, словно испепеленный раскаянием, голос. — Никогда —
