планируют забрать?
— Я не знаю. Он не говорит.
— Главное, не вздумай с ним встречаться.
Стоило Анне положить трубку, как ее нервы, раскаленные, словно оголенные электрические провода, пронизало острое предчувствие опасности, и мгновенно последовал звонок:
— Получила разрешение?
— Откуда вы?..
— Ты так предсказуема, querida. Итак, оставишь пейнету в гримерке, когда будешь уходить домой. Лучше бы тебе туда вообще не возвращаться. Никогда. Ты меня поняла?
— Будь ты проклят, — выдохнула Анна.
— Я не шучу. До свиданья, querida…
…И она оставила ее — сияющую золотом, с изящной сетью готического шрифта на зубцах. В последний раз погладила потертый алый бархат футляра и, тихо вздохнув, закрыла за собой дверь. Хотела запереть по привычке, но не стала — какой смысл — как будто шантажиста остановит хлипкий замок… «Только бы вернули Тони… Только бы вернули Тони», — твердила она, как молитву, спускаясь по лестнице, с каждым витком прощаясь с пейнетой. Прощаясь с Китри…
— Анна! — услышала она, как сквозь сон. — Анна!
— А?!! — она очнулась.
— Анна, что с тобой? Навстречу ей поднимался Борис:
— Анна, у тебя что-то случилось?
— Нет, Боренька, нет, — она с трудом сдерживала слезы. — Все хорошо.
— Ты сама не своя.
— Все нормально.
— Не хочешь поговорить? Может, я смогу чем-то помочь?
— Нет, мой золотой… Прости, я спешу.
— Спешишь? А так с виду не скажешь…
— Прости… Мне надо идти.
— Ну ладно… — Борис побежал наверх, а Анна без сил прислонилась к перилам.
— Вам просили передать, мадам, — служительница, появившись снизу, протягивала ей белый конверт.
— Кто просил?
— Не знаю, мадам. Оставили на проходной.
Анна заглянула в конверт и достала оттуда маленькую картонную карточку, с тисненым золотом именем, над которым блистала герцогская корона. На ней было написано от руки: «Bien joue, querida!»[172]
Она почувствовала, как ее словно окатили — сначала кипятком, потом ледяной водой из проруби. Колени ее подогнулись, руки затряслись, и она бросилась обратно наверх, преодолевая тошнотворную слабость. Она влетела в гримерку и остановилась как вкопанная — футляра на туалетном столике не было.
— Жизнь — странная вещь: мы все время на глазах у других людей, — пробормотал Десмонд, вытягивая ноги за столиком кафе Le Nemours.
— По-моему, это неполная цитата, — заметил Бас.
— Что это значит? — Бриджит разглядывала себя в зеркале витрины. Она была почти счастлива: стоило ей пожаловаться Себастьяну, что больше чем за полгода она ни разу не гуляла по Парижу, как тот сразу уговорил ее вечно мрачного напарника на прогулку. И вот они втроем пешком дошли до площади Бастилии, прошвырнулись по кварталу Маре, заглянули на площадь Вогезов. И, фланируя по Сент-Оноре, наконец оказались у Пале-Рояль.
— Что будем пить? — Бас заглянул в la carte[173].
— Мне — белого вина! — заявила Бриджит.
— Ты же не пьешь вино, — удивился Десмонд. — Ты пьешь виски.
— На мой взгляд, виски здесь, — девушка повела вокруг себя рукой, — неуместный напиток.
Здесь — на площади Колетт, в галерее Немур. Они устроились, словно в партере, в первом ряду столиков кафе — справа высились строгие колонны портика Комеди Франсез[174] с фонарями, стекло которых затуманило время, слева — станция метро Пале Рояль, похожая на старинную елочную игрушку из разноцветных бус, нанизанных на проволочку. Прямо перед кафе уличный оркестр услаждал слух прохожих
