старейший ньюйоркец.
Он вытащил из коробки пыльные банки с краской, вскрыл одну отверткой и начал замешивать краску. Я увидела, что краска будет белая. Затем Боб ненадолго ушел и вернулся со стремянкой. Он снял рубашку, влез на стремянку и начал красить стену над моими книжными полками.
Я некоторое время наблюдала, как он работает, потом спросила:
– Ты что-нибудь знаешь про рождение детей?
Боб продолжал красить, не глядя на меня.
– Нет. Только то, что это очень больно. И что любой робот Седьмой модели может сделать аборт.
– Любой?
Боб перестал красить и посмотрел на меня сверху вниз. На щеке у него было белое пятно. Макушка почти упиралась в потолок.
– Роботов Седьмой модели создали в то время, когда беременностей было слишком много. Кто-то придумал запрограммировать их на аборты. На любом сроке, вплоть до девятого месяца. Достаточно подойти и попросить.
Слова «вплоть до девятого месяца» неприятно меня поразили. Боб произнес их как бы между прочим, но мне все равно не понравилось. А потом я рассмеялась, представив робота Седьмой модели – абортмахера. Седьмые модели обычно заведуют предприятиями, интернатами, магазинами. Я представила, как такой робот сидит за столом, а я подхожу и говорю: «Мне надо сделать аборт», и он вытаскивает из ящика скальпель… только это было ни капельки не смешно.
Я перестала смеяться.
– Ты можешь найти мне книгу, где написано, как рожают? – Я обхватила руками живот, словно защищая его. – Чтобы я знала, чего мне ждать?
Он почему-то не ответил, только уставился на меня, потом начал насвистывать. Когда на него нападает такая задумчивость, я изумляюсь, как много в Бобе
Наконец он заговорил, и его слова меня потрясли.
– Мэри, я не хочу, чтобы ты рожала.
Я инстинктивно еще крепче обхватила живот.
– О чем ты?
– Я хочу, чтобы ты сделала аборт. В университете есть робот Седьмой модели, можно обратиться к нему.
Наверное, я уставилась на него в изумлении и ярости. Помню, что вскочила и шагнула к нему. В голове у меня вертелись слова, слышанные много лет назад от Саймона, и я произнесла их вслух:
– Иди в жопу, Боб. Иди в жопу.
Он твердо посмотрел мне в глаза:
– Мэри, если ребенок выживет, он со временем останется единственным человеком на земле. А мне придется жить, пока он не умрет.
– Ну и что? И вообще, уже поздно. Я могу уговорить других женщин отказаться от таблеток, и они тоже родят. Я могу родить еще детей сама. – При этой мысли на меня навалилась такая усталость, что я снова села. – А тебе-то чего не жить? Будешь отцом моим детям. Разве не этого ты хотел, когда забирал меня у Пола?
– Нет. Не этого. – Он, держа кисть, перевел взгляд на окно, на дерево и пустую улицу. – Я просто хотел жить с тобой, как, возможно, жил сотни лет назад человек, чьи сны я вижу. Думал, это воскресит прошлое, лежащее за гранью моей памяти, и принесет мне покой.
– И получилось?
Он посмотрел на меня задумчиво:
– Нет. Ничто во мне не изменилось. Кроме того, что я тебя полюбил.
Его страдание пронзило меня; оно было как будто живое существо в комнате, беззвучный плач.
– А как насчет ребенка? Если ты станешь воспитывать его, как отец…
Боб устало мотнул головой.
– Нет. Вся затея была безумием. Когда я поручил Бентли начитывать для меня старые фильмы, чтобы через него прикоснуться к прошлому. Когда позволил ему сделать тебе ребенка. Все это были глупости – то, на что толкают эмоции, если дать им волю.
Он слез с лестницы, подошел и мягко положил большую ладонь мне на плечо.
– Мэри, я хочу одного: умереть.
Я посмотрела на его печальное темное лицо, на сдвинутые брови и грустные глаза.
– Если родится мой ребенок…
– Я запрограммирован жить, пока есть люди, которым я служу. Я не могу умереть, пока вы не исчезнете с лица земли. Вы… – Внезапно голос его как
