будто взорвался. – Вы,
Его гнев меня напугал, и я некоторое время молчала, потом все-таки ответила:
– Я –
Он снял руку с моего плеча и отвернулся.
– И я правда человек. Во всем, кроме рождения и смерти.
Потом подошел к лестнице и бросил через плечо:
– И мне тошно от жизни. Я никогда не хотел жить.
– Но это у всех так! – воскликнула я, глядя на него. – Я тоже не просила меня рожать.
– Ты можешь умереть, – ответил Боб и начал взбираться на стремянку.
Внезапно мне пришла в голову страшная мысль.
– Когда мы все умрем… когда не станет нынешнего поколения людей, ты сможешь покончить с собой?
– Да. Наверное.
– Ты даже не знаешь точно? – почти выкрикнула я.
– Не знаю. Но когда не останется людей, которым надо служить…
– Господи Исусе! – выговорила я. –
– Да. Я руководил Управлением по контролю за численностью населения. Я знаю, как там все устроено.
– Господи! Ты кормил весь мир противозачаточными таблетками, потому что
– Чтобы я мог умереть. Но посмотри, насколько человечество стремится к самоубийству.
– Только потому, что ты уничтожил его будущее. Ты одурманил его наркотиками, отравил ложью, иссушил его яичники, а теперь хочешь его похоронить. А я то-то считала тебя кем-то вроде бога.
– Я всего лишь такой, каким меня создали. Я – оборудование, Мэри.
Я не могла отвести от него глаз, не могла, при всем желании, увидеть в его красоте уродство. Он был прекрасен, а его печаль действовала на меня как наркотик. Боб стоял, голый по пояс, забрызганный краской, и меня отчаянно тянуло к нему. Никого и ничего красивее я в жизни не видела. От изумления и ярости мне казалось, что его крепкое, спокойное,
Я замотала головой, силясь разогнать бурю чувств.
– Тебя создали, чтобы помогать нам. Не для того, чтобы помочь нам умереть.
– Возможно, на самом деле умереть – ваше самое сильное желание. Многие из вас выбирают смерть. И другие бы выбрали, будь они смелее.
– Нет, черт побери! – ответила я, глядя на него в упор. – Я этого не выбираю. Я хочу жить и растить моего ребенка. Я
– Мэри, ты не сможешь растить этого ребенка. Я не в силах жить еще семьдесят лет, бодрствуя по двадцать три часа в день.
– А ты не можешь просто себя выключить? Или заплыть в Атлантический океан?
– Нет. Мое тело меня не послушается. – Он начал красить стену. – Давай я тебе расскажу. Вот уже больше ста лет я каждый год весной иду по Пятой авеню к Эмпайр-стейт-билдинг, поднимаюсь на площадку и пытаюсь спрыгнуть. Думаю, это для меня ритуал, главное в моей жизни. И я не могу прыгнуть. Ноги не идут. Я стою, в двух или трех футах от края, всю ночь, и ничего не происходит.
Я представила, как он стоит, словно огромная обезьяна в кино. А я в таком случае девушка. И тут мне в голову пришла мысль. Но прежде я спросила:
– Как ты сделал, чтобы дети не рождались?
– Оборудование автоматическое. Оно получает данные из реестра народонаселения, определяет, надо уменьшить или увеличить количество беременностей, и передает указания оборудованию, выпускающему сопоры. Если число беременностей растет, должен увеличиваться и выпуск противозачаточных сопоров. Если число беременностей снижается, сопоры выпускаются без добавок.
Я слушала, словно интернатскую лекцию о личном пространстве. Мне рассказывали о гибели моего вида, а я ничего не чувствовала. Боб стоял с кистью в руке и объяснял, почему в последние тридцать лет не рождались дети, а для меня это было как пустой звук. В моем мире никогда не было детей. Только мерзкие нарядные роботы в зоопарке. Я ни разу не видела никого младше себя. Если мой ребенок не выживет, человечество закончится на моем поколении, на Поле и мне.
Я смотрела на Боба. Он нагнулся, окунул кисть в банку и продолжил красить стену над моими книжными полками.
– Примерно в то время, когда ты родилась, во входном устройстве отказал резистор. Оборудование начало получать сигналы, что население чересчур велико. Оно по-прежнему их получает и по-прежнему пытается уменьшить население, раздавая сопоры, которые подавляют овуляцию, уже после того, как
