– Ты взял эти слова из моих мыслей?
«Да. Ты часто их про себя повторяешь».
– Что они означают?
«Не знаю, – ответил автобус. – Но они вызывают у тебя какое-то сильное чувство».
– Печальное?
«Да. Но это та печаль, от которой тебе хорошо».
– Да. Знаю.
«И если ты хочешь увидеть Мэри Лу, тебе надо ехать в Нью-Йорк».
– Да.
«Залезай», – сказал автобус.
Я спустился с пригорка, позвал Барбоску и забрался в автобус.
– Поехали, – скомандовал я вслух.
«С удовольствием», – ответил автобус.
Он ловко закрыл дверь и покатил вперед.
Шестое октября
Когда мы по огромному и пустому ржавому мосту въехали на остров Манхэттен, уже вечерело, и в пермопластовых домиках на Риверсайд-драйв зажигались первые огоньки. Тротуары были безлюдны, лишь кое-где санитарные команды забирали мусор или редкие роботы везли на тачках сырье в магазины-автоматы на Пятой авеню. На Парк-авеню я заметил на тротуаре женщину: толстую старуху в бесформенном сером платье. Она шла с букетом цветов.
Мы миновали несколько мыслебусов, по большей части пустых. Проехал пустой детекторный автомобиль. Нью-Йорк выглядел очень мирно, но я ощущал тревогу. С пикника я ничего не ел и весь день нервничал. Это не был
Стальное здание Нью-Йоркского университета сияло в лучах заходящего солнца. По пути через Вашингтон-Сквер мы видели нескольких студентов в джинсовых мантиях – каждый шел куда-то сам по себе. Площадь заросла сорняками, ни один фонтан не работал.
Я велел автобусу остановиться перед библиотекой.
Вот и оно, старое, наполовину проржавевшее здание, где я работал в архивах и жил с Мэри Лу. Сердце у меня забилось сильнее, когда я увидел его в зарослях бурьяна средь полного безлюдья.
Несмотря на все волнение, я сообразил, что могу лишиться автобуса, если кто-нибудь в него войдет и захочет куда-нибудь поехать. Так что я взял инструменты, снял переднюю панель, отсоединил то, что в «Руководстве» называлось активатором сервопривода дверей, затем сказал автобусу открыть дверь. Ничего не произошло. Ящик с инструментами я оставил в переднем отделении автобуса рядом с его мозгом, зная, что никто их там не тронет.
Когда я входил в здание, меня уже не трясло, хотя волнение только усилилось. Внутри никого не было. Я прошел пустыми коридорами, заглядывая в пустые комнаты и не слыша ничего, кроме звука своих шагов.
Пустота огромного здания уже не пугала меня и не внушала прежнего благоговейного трепета. Я был в новой одежде из Перекора: обтягивающих синих джинсах, черной водолазке и легких черных туфлях. Рукава я закатал еще днем, когда было жарко; руки у меня теперь загорелые и жилистые. Мне нравилось на них смотреть и вообще нравилось общее ощущение моего тела, которое они сообщали мозгу: упругого, подтянутого и сильного. Умирающее здание уже не подавляло меня; я просто искал в нем определенного человека.
Моя комната не изменилась с прошлого раза, только исчезло собрание немых фильмов. Я огорчился, потому что подспудно планировал забрать их с собой – или с нами – туда, куда решу отправиться на мыслебусе.
На столе по-прежнему лежал искусственный фрукт, который Мэри Лу сорвала мне в зоопарке.
Я сунул его в боковой карман джинсов. Потом оглядел комнату. Больше ничего в ней мне было не нужно. Я ушел, захлопнув за собой дверь и уже зная, куда пойду дальше.
Покуда я в свете уличного фонаря прилаживал на место провода в передней части мыслебуса, я внезапно увидел перед собой толстого лысоватого мужчину. Видимо, он подошел незаметно. Лицо у него было одутловатое и невыразительное. Наркотическая погруженность в себя поначалу меня ужаснула, потом я сообразил, что видел раньше сотни таких лиц, а изменилось только мое восприятие: я больше не озабочен приватностью, поэтому разглядываю его пристальнее, чем делал бы это год назад; кроме того, я привык к Баленам, а они хоть и принимал сопоры, не так от них глупели.
Я некоторое время смотрел на незнакомца в упор. Он потупился. Я вернулся к проводкам и тут же услышал за спиной его строгий голос:
