Голос Лема

Уилл и Боб, однако, не собирались легко сдаваться и перешли ко второму этапу своего плана — интервью.

Состоялось лишь одно — и не более. Мальчики ждали вопросов об их повседневной жизни, интересах, планах и мечтах. Но спрашивали их совсем о другом.

— Мать рассказывала вам об отце?

— Отце?

— Да, вашем отце.

— Нет… Хотите, я вам кое-что покажу? Я принес тетради, в которые мы вклеивали фотографии любимых спортсменов…

— Это все очень интересно, но все-таки вспомните — мать никогда не упоминала о вашем отце? Даже словом?

— Вы что, в самом деле не знаете? — В голосе мальчика прозвучали раздраженные нотки. — Матери неизвестно, кто наш отец.

Раздражение близнецов росло. Под конец от их любезности не осталось и следа.

— Некоторые называют вас Началом и Концом. Кто из вас кто? — спросил журналист.

— Я — Конец, а он — Начало, — сказал один из братьев.

— Ты… то есть?

— Уилл, — с деланой вежливостью представился он. Второй брат в разговор не вступал. — Или Боб. Уилл, Боб, Конец, Начало — не все ли равно?

На этом все и закончилось. Следующие встречи с журналистами отменили.

У меня сложилось впечатление, что результат, как выразился Холл, «прощупывания почвы», не удовлетворил агентство. Но больше всего расстроены были, естественно, мальчики. Похоже, они и впрямь рассчитывали, что их затея удастся, верили, что смогут жить обычной жизнью, за стенами центров. Мне было тяжко смотреть на их разочарование.

Задействовав несколько винтиков в большом военно-политическом механизме, частью которого я был много лет, я убедил несколько человек сделать вид, будто они ничего не замечают, дал на лапу кому надо и устроил так, чтобы раз в месяц в центр пускали двух доверенных девушек — потребовавших за это доверие и дополнительный риск, связанный с «чужими», плату в несколько раз выше обычной ставки. Они проводили ночь с близнецами.

Со временем настроение близнецов значительно улучшилось — наверняка благодаря визитам девушек, но мне также казалось, что они смирились с судьбой. Жажду к учебе они, однако, утратили, перестали заниматься и спортом, хотя продолжали смотреть футбольные матчи по телевизору. Больше близнецы почти ничем не занимались. Они погрузнели, даже будто постарели. Иногда, когда я смотрел, как они, одетые в широкие фланелевые рубашки и просторные штаны, сидят на диване — две одинаковые груды жира, водящие параллельными взглядами за мячом на телеэкране, — мне казалось, что в семнадцать лет они ушли на пожизненную пенсию, и, когда я увижу их в следующий раз, в их волосах появятся седые пряди, а на руках — старческие пятна.

Такое положение дел мало кому мешало. Лишь в глазах Шумы блестели слезы, когда она смотрела на изменившихся сыновей. Она часами просматривала старые фотографии и видеозаписи, на которых Уилл и Боб, юные, смеющиеся и полные жизни, играли на качелях, которые раскачивал Джон Барроу, или, чуть постарше, играли со мной в мяч на миниатюрном стадионе в центре в Айдахо.

Я проснулся весь в поту. Мне снова снился тот же сон.

Вижу озеро, в глади которого отражается круглая луна. Из воды выныривает Шума. Ее кожа блестит от влаги. Нагая, она садится рядом со мной на траву.

— Не думала, что получится, — говорит она.

Вздохнув, она подставляет лицо луне, точно так же, как в любой летний день поступают на пляже сотни загорающих женщин. Только на них падает солнечный свет, а не холодный, отраженный серебристым шаром. Ее жест кажется мне милым и трогательным. Я понимаю, что, если этой ночью Шума меня кое о чем попросит, я соглашусь.

И она просит.

— У меня есть еще одно желание, — шепчет она, склоняясь надо мной.

На ее губах — вкус звездной пыли; тело гладкое, как поверхность космического вакуума. А потом, когда все заканчивается, мы падаем на траву. Лежим в тишине, вслушиваясь в собственное дыхание, постепенно возвращающееся к обычному ритму. Протянув руку к отброшенной в сторону куртке, я достаю из кармана пистолет и стреляю Шуме между глаз.

А затем просыпаюсь в смятой, мокрой от пота постели, с горьким привкусом во рту.

Так же, как сегодня.

Сон этот отчасти правдив.

Шума очень любила плавать. В закрытых центрах в ее распоряжении имелся лишь бассейн, да и то не везде. Но, если такая возможность была, она могла плавать часами. Я знал, что ей очень хотелось когда-нибудь искупаться в настоящем озере — в ее положении это было недостижимой мечтой. Она