Не так было, когда зачёты принимала Елена Владимировна. Она всем ставила «хорошо» и «отлично». А если кто играл плохо, она очень огорчалась и просила пересдать через недельку-другую. Чтобы она могла поставить «хорошо» или «отлично».
Первая пьеса, которую играл Антошка, был этюд про зайца. Антошка очень старался играть именно про зайца, как велела Манана Арчиловна, и внимательно следил, чтобы музыка не превратилась в пьеску про кузнечика и лягушку. Антошке удалось сыграть её так, как учили, — ни одной «своей» ноты он не добавил, играл только те, что написал композитор.
Но, начав играть «Медведя», Антошка увлёкся и неожиданно понял, что прямо на зачёте сочиняет вторую часть истории про медвежонка. Он перепугался, но не остановился. Почему так получилось, Антошка потом объяснить не смог ни Манане Арчиловне, ни папе с мамой. А говорил только, что не знает, почему так вышло.
Вот что он увидел.
Стояла ночь. Мир вокруг был полон тревоги. Где-то в кустах ухал филин, выли волки. Закапал дождь — сильнее и сильнее. Медвежонок все шёл и шёл по лесу, промокший и замёрзший, и ему было очень страшно.
Вдруг лес закружился, налетел ветер, деревья угрожающе закачались, сгибаясь чуть не до земли, медвежонка хлестали колючие еловые лапы. А на рассвете, когда солнце выглянуло из разорванных туч, медвежонок увидел папу и маму. Они тоже всю ночь шли к нему навстречу, тоже слышали, как ухает филин, как воют волки, но только ни филина, ни волков не боялись, потому что они были вместе. А ещё потому, что они были взрослые. А медвежонок боялся, ведь он был маленький и слабый.
Антошка закончил играть в мажоре: взрослые медведи нашли своего медвежонка. Только весело и радостно Антошке не было. Потому что сыграть ветер, как он про себя услышал, у него не получилось.
«Вот учил бы гаммы, — сердился на себя Антошка, ожидая в холле оценки, — получилось бы ветер нарисовать». Ветер надо было рисовать гаммой быстрой-пребыстрой, а Антошка не умел играть быстро-пребыстро.
Только теперь Антошка понял, что учительница была права, когда требовала играть побольше гамм, этюдов и упражнений. Потому что играть гаммы и упражнения, говорила Манана Арчиловна, — это как укреплять мышцы у спортсменов. Чем больше спортсмены тренируются, тем быстрее они бегают и выше прыгают.
За выступление на зачёте Антошке поставили «отлично». Антошка удивился. Он был уверен, что ему поставят плохую оценку, ведь он пьесу про медведя не сыграл, а сочинил другую — про медвежонка. Ещё Антошка был уверен, что отличную оценку ему поставила Елена Владимировна, а Манана Арчиловна и директор Глинский его ругали.
Манана Арчиловна его действительно ругала. А вот Глинскому понравилась Антошкина игра, или, как сказал на обсуждении директор, импровизация. Антошка много слышал и от учителей, и от учеников, что директор ужасно строгий и сильно ругается, когда ученики плохо играют на зачётах или экзаменах. А ведь он вторую пьеску совсем не сыграл. Чудеса, да и только!
На директора Антошкина импровизация произвела впечатление. Когда Манана Арчиловна стала ворчать и жаловаться на Антошкины руки, Глинский возразил, что руки у него вполне нормальные.
— Очень даже хорошие руки. Я хоть и не большой специалист в фортепианной технике, но всё же школу не только как виолончелист заканчивал, но и как пианист. Это уже в училище пришлось выбирать — фортепиано или виолончель. Выбрал виолончель. И в консерватории учился на виолончели. Но и на своём уровне могу судить, что руки у парня что надо, для первого-то класса. А голова — чудо просто! — так сказал директор.
— Интересно, что он сочинял? — улыбнулась Елена Владимировна. — Начал будто про медведя, как и было в нотах.
— А потом его медведь встретил другого медведя и давай с ним драться, — предположил директор.
— Драться? — удивилась Манана Арчиловна.
Она-то знала, о чём Антошкина музыка. Но сейчас ничего не стала рассказывать. Ей было интересно, как другие преподаватели Антошку поняли.
— Ну да, драться, — улыбнулся Глинский. — То сцепятся как следует, а то остановятся, поговорят друг с другом. Один говорит: «Чего ты на мою территорию пришёл? Иди на свою и там деревья обдирай». А другой говорит: «Сам иди, мне и здесь хорошо!» Но закончилось всё победой. Только непонятно, кто победил. Тот, кто пришёл на чужую территорию, или тот, кто защищал свой дом.
— А вам Антон показывал пьесу? Что он сам говорит? Про кого сочинял? — спросила Елена Владимировна. — Мы тут фантазируем, а она, может, совсем о другом?
— Пьеса про медвежонка, — ответила Манана Арчиловна. — О том, как он потерялся в лесу. И как искал папу и маму. Только об этом в первой части
