Малые святцы

подстрекатель. Готовый, я и успокоился… и, ох, как сладко подчиняться вкусному.

Застольный разговор у нас начался с водки, что и понятно: с неё, с прельстительной, и ужинать мы принялись.

Так оно вчера и было.

Свинтил я с бутылки крышку, наполнил водкой три стеклянные стопки. Одну из них, не расплескать стараясь, отцу в руку, на столе внимательно лежащую, вставил. Обнял отец стопку пальцами бережно, но крепко, от столешницы её пока не отрывая, — застыл в ожидании. В моей руке была она, стопка, как стопка, в его — сразу уменьшилась как будто до напёрстка; как стопка в ней, в руке отца, смотрелся бы стакан. Он и не любит пить из стопок: вгорсте, мелкую, её не ошшушшат; вчера же вот стерпел как-то и недовольства даже не высказал: из пипетки пить и то сподручней, дескать, в доме посуды путней не осталось уже, что ли?!

Ну, дак чё вы… тянете-то там?.. Давайте.

Ну, давайте.

С лёгким паром.

С лёгким паром.

Со свиданьем.

Со свиданьем.

Чокнулись. Выпили. Зашевелились.

Вы бы ещё и расцаловались… рады-то… осталось только, — вместе с нами мама лишь поморщилась. Не потреблят. За всю жизьрюмки три, может, и выпила, четыре, может. — Жалко мне вас: так вон кривитесь-то, а пьёте.

Кхе.

Угу.

Ничё, нормально.

Водка…

Водка вроде… непалёная.

А-а, пойдёт. Её теперь не выберешь.

Пойдёт, куда она денется… Не жалей нас, чё жалеть-то? С нами бы выпила… а то: кривитесь.

Нет, уж не буду.

А вернётся?

Ты как маленький… Закусывай, чтоб не вернулась… Наготовлено-то зря оно всё, чё ли… Как вчера будто родился.

Нет, фальшивой не должна быть. Это вряд ли.

Не должна быть… А пошто так?

Да потому что не у нэпмана в ларьке, не у подпольного барыги-шерамыги и не у цыганки-молдованки из-под юбки-магазина была куплена, в конце- концов, — и Николай разговорился, — а в лабазике укромном, при Администрации, власть в котором отоваривается, приобретена — что-то, наверное, да значит.

Ну дак и чё, что власть… Ничё, парень, не значит… Там и поддельной быть уже не может?

Нет, не может. К ним она с завода прямо поступает.

Чё что с завода… Жуликов-то и там, поди, хватат… Властью-то от стыда прикрыться можно только. На заводе нахимичат, по дороге ли подменят… Ловкачей-то, парень, мало ли… Вот раньше была водка, дак водка — выпьешь её, она — как мятная лепёшка… и втекат ласково, соскучилась как будто, и потом, усвоится-то, от неё радостно, а не дуреешь, как от бурдомаги.

Ну, раньше всё, конечно, лучше было, — не ехидничали мы, а угодничали.

Конечно. Ко всему иначе люди относились. И ворота ставили, чтобы не от собак укрываться, а жить за ними, за воротами-то… Ну и эта-то ничё как будто — ацатоном и карасином вроде не пахнет. Да и градус вроде есть какой-то… не пустая.

Градус есть, и не противная.

Да ничё, нормальная как будто.

Пить можно.

Можно, можно, чё нельзя-то. Ну, давайте.

Ну, давайте.

Нет, ничё.

Да нет, нормально.

После третьей стопки так и вовсе — покатилась какпо маслу. Говорить о ней, о водке, перестали мы — обвыкли.

О глухарях беседа завязалась — о глухарях вообще и, в частности, о нашем: