было интересно жить своими талантами и увлечениями. Может, ты просто что-то не поняла про любовь, Киронька.
А я расплакалась. Он меня успокаивал и больше в тот вечер ни о чем серьезном не говорил.
Я уехала. Несколько раз дед порывался поговорить со мной об Илье, но я пресекала эти разговоры.
А Башкирцева до сегодняшнего дня я с тех пор не видела.
Какая любовь? Люди встречаются, влюбляются, женятся, развлюбляются и расстаются.
Вся наша жизнь — это череда расставаний.
Что-то этот отвар травяной горький слишком.
И остыл уже. Я скривилась и посмотрела в чашку. Да и ну его!
Спать пойду.
И, как ни странно, мне удалось заснуть сразу же, как только я вернулась в постель. Проспала я долго спокойным, исцеляющим сном, почти до двенадцати дня.
А когда проснулась и вышла в свет — то есть из своей спальни, обнаружила, что я в квартире одна. На кухонном столе лежала записка:
«Не хотел тебя будить. Уехал в отдел. Парни тебя караулят у подъезда, без них никуда не ходи и не езди. Целую!»
Распоряжается он тут — рассердилась я, потянулась и пошла в ванную.
Валентину с Виктором повезло — не работа, а мечта: сиди целый день в кафе, а симпатичные официантки тебе постоянно приносят что-то вкусненькое и строят при этом глазки, откровенно заигрывая.
Сама бы так работала. Но вместо такой халявы мы с Оксаной Викторовной закопались в насущные дела и провозились до самого вечера.
Мои партнеры и парочка поставщиков, с которыми у меня давно были назначены встречи, да откладывались по причине того, что творилось в моей жизни, узнав о моем плохом самочувствии, приехали самолично в кафе на встречу со мной. Мы продуктивно пообщались в кабинете, о многом договорились и подписали некоторые документы.
А ближе к вечеру пожаловал Максим Васильевич Иваницкий. Выказал искреннюю обеспокоенность моими делами и самочувствием, настойчиво и даже навязчиво предлагал помощь и защиту, однако мягко, но однозначно отказалась.
Мы поговорили об Аркаше, о его трагичном и странном появлении в городе, о его любовнице Ольге. Потом Иваницкий жаловался на жизнь и дела.
Вообще-то его можно было пожалеть — дела у Максима и на самом деле обстояли совсем паршиво. После того как Аркаша пропал, а вместе с ним исчезли все деньги с их счетов, Иваницкому пришлось отбиваться ото всех сразу — от кредиторов и заемщиков, от клиентов, от налоговиков и полиции с прокуратурой, и от строителей и даже работяг, которым не выплатили деньги за уже сделанную работу. Он крутился, как мог: проводил дни на допросах, работал с аудиторами, с налоговиками и банками, распродавал все, что у них имелось, перевел офис из центра города в занюханный спальный район на окраине. Он вел переговоры с администрацией с целью уговорить вложиться бюджетными средствами, закончить строительство и продать коттеджи, которые еще не выкуплены, чтобы покрыть хоть часть расходов. В общем, пытался спасти уже утонувший и опустившийся на дно Марианской впадины корабль. И власть, и банки понимали незавидное положение Иваницкого, даже где-то сочувствовали и шли навстречу в основном в малозначащих мелочах. Но тут возникает труп Аркадия, и все становится до такой степени запутанно, что те же власти притормозили всякую свою помощь и поддержку, как говорится, до выяснения.
Я слушала жалобы, кивала, поддакивала и с нетерпением ждала, когда же Макс уже иссякнет, заткнется и выметется из моего кабинета.
Он таки ушел, осчастливив меня наконец-то наступившей тишиной и своим отсутствием, оставив меня совершенно без сил.
А когда уж почти стемнело, приехал господин Башкирцев. Уставший, несколько озабоченный, но полный оптимизма. Со всей природной неугомонностью он принялся обаять моих барышень, преуспев в этом с первой же минуты своего появления, за что и был моментально окружен заботой и получил роскошный горячий ужин из трех блюд.
Никто в этом городе не знал, что Башкирцев мой бывший муж.
Так сложилось. Выдернуть Илью из Москвы не в командировку, а хотя бы на выходные, не говоря про отпуск, было делом настолько сложным, что это превращалось в целую эпопею, в которой мне приходилось прибегать к шантажу его начальства с элементами истерик в виде рыдания у того, то бишь начальства, на плече, а также с уговорами самого Башкирцева и подрывной деятельностью в виде шпионского выключения звука его телефона, а то и самого телефона, в моменты, когда Башкирцев этого не видел.
Вот таким мытьем, катаньем и провокацией мне и удалось всего один раз за те три года, что мы были женаты, умыкнуть Илью Георгиевича знакомиться с бабушкой, которая по понятным причинам на нашей свадьбе не присутствовала.
Тепло принятый и обласканный любимой тещей Альбиной, Башкирцев, налопавшись вкусностей, приготовленных ею для зятька собственноручно, проспал больше суток, просыпаясь лишь по зову природы — посетить туалет и перекусить, да еще чмокнуть нас обеих в щечки — и заваливался обратно в постель.
Мы с Альбиной ухохатывались, когда наблюдали, как он входил в кухню с помятым ото сна лицом и скромненько спрашивал:
