удивилась, потому что даже не предполагала в нём человека, способного оценить букет, с её точки зрения, составленный безупречно. Фрау Линда, учившая когда-то этому искусству дочку барона, была бы довольна. Едва ли Воин имел представление о "языке цветов" и о том, что может узнать обладатель этого знания, лишь бросив мимолётный взгляд на цветочную композицию в руках дамы. Букет мог легко рассказать обо всём, чего никогда не доверят словам и не напишут в послании. Милена не знала, как называются собранные ею цветы, поэтому ориентировалась на окраску и размер лепестков. По её задумке, букет должен был поведать миру, что она только что рассталась с молодым человеком, но не грустит по этому поводу и надеется на лучшее.
Воин мельком оглядел цветы, выбросил те из них, что обозначали "надежду на лучшее" и спрятал оставшиеся в свой мешок.
"А ведь оценил, — чуть не засмеявшись, подумала Милена, — по-своему, конечно…".
К вечеру силы девушки совсем иссякли, и она еле плелась позади своего спутника, думая только об отдыхе. Наконец, дикарь понял, что привал следует сделать прямо сейчас, пока Милена ещё способна передвигаться. Он разжёг костёр, бросил возле него пожитки, а сам растворился в наступающих сумерках. Девушка очень хотела пить, но не решилась пошарить в его вещах, чтобы достать флягу с водой. Она сняла с себя башмаки, вытянула ноги и, привалившись к стволу дерева, закрыла глаза. Милена надеялась, что достаточно удалилась от района, в котором её могли искать люди архиепископа. Да и о судьбе Отто ничего не было известно, ведь ранило его не смертельно. И если здесь до сих пор не появился никто из тех двух передовых отрядов, выехавших из крепости ранее, значит, спрятаться удалось. Одна часть её плана сработала блестяще, а вторая вызывала большие сомнения. Строго говоря, никакой второй части не было, она плохо себе представляла, что будет делать дальше. Самым простым выходом из сложившейся ситуации было исчезнуть на некоторое время, а потом дать о себе знать отцу. Или наоборот — сначала послать весточку отцу, чтобы не волновался. Вот только каким образом это сделать, сидя в лесной глуши у костра…
Её разбудило что-то мягкое и тяжёлое, упавшее прямо на ноги. Милена вздрогнула, открыв глаза, уставилась на большого зверя с грубой бурой шерстью, лежащего у неё на коленях. Лапа с длинными страшными когтями скользнула по ноге, зацепившись за ещё сохранившиеся кружева. Девушка не выдержала, хотела позвать на помощь, но горло перехватило, и вместо крика получился хриплый кашель. Она попробовала сбросить с себя ужасного зверя, но боялась прикоснуться к напавшему на неё животному. Зверь завалился набок, показав вытянутую морду с широкой белой полосой от носа до лба и чёрными полосами от носа к маленьким ушам. Из одной глазницы торчал деревянный обломок, и только сейчас Милена поняла, что животное мертво. Она никак не могла сообразить, откуда на неё свалился этот зверь.
"Когти у него большие, может быть, он живёт на деревьях?".
Девушка посмотрела вверх, но ничего не увидела в темноте. Осторожно спихнув с себя полуторафутового размера тушку, села подальше от дерева, опасаясь, как бы оттуда на неё не спрыгнул ещё один зверь.
"Если Воин узнает, что здесь небезопасно, — подумала она, — то, пожалуй, надумает перенести лагерь в другое место".
Идти никуда не хотелось, и она решила потихоньку избавиться от мёртвого животного. Милена подобрала острый сучок, вырыла в корнях ближайшей сосны ямку, куда, морщась от брезгливости, спихнула тушку зверя, помогая себе двумя прутиками. Она хотела, чтобы место захоронения было тщательно замаскировано, но ямка получилась неглубокой, вырытую землю пришлось утрамбовать сверху в виде холмика и присыпать опавшей хвоей.
Дикарь вернулся к костру, поискав что-то глазами, потыкал палочкой в догоравший огонь, а потом подошёл к девушке и сказал:
— Угуна.
Она как обычно ничего не поняла, поэтому не придала его словам никакого значения.
Дикарь повторил:
— Угуна!, — присел на корточки и растопыренными пальцами изобразил, как у него вытягивается лицо. Потом провёл ладонью линии от носа через глаза, и до неё дошло, что Воин так пытается спрашивать её о закопанном звере.
Девушка смутилась, не зная, признаваться, куда она дела животное или нет. Она искоса посмотрела за спину, надеясь, что могильного холмика не будет видно. Но дикарь, внимательно следивший за каждым её движением, мигом всё понял и уже через мгновение, раскидывал хвою и землю. Выдернув зверя за заднюю лапу, встряхнул его и довольным голосом произнёс:
— Угуна!, — швырнул его на землю рядом с Миленой, потом снял с пояса нож и протянул девушке.
— Гунейсти, — сказал дикарь и, видя, что его не понимают, произнёс на понятном языке: — Готовить.
Девушка трясущейся рукой взялась за нож, в её руках больше напоминавший меч, представила, как она сейчас будет резать на куски этого мёртвого угуну, а кровь зальёт ей руки, а внутренности вывалятся из распоротого живота и будут нестерпимо вонять… Нож выпал из руки, упал тяжёлым лезвием вниз, едва не оцарапав ей ногу, легко пробил платье и воткнулся в землю.
Рядом раздался тяжёлый вздох. Милена несмело подняла глаза и встретилась с укоризненным взглядом своего спутника. Тот уже знакомым жестом постучал пальцем по темени и сказал необычно длинную фразу, изредка качая головой и цокая языком.
Она хотела сказать в своё оправдание, что дочерей баронов не учат резать мёртвых животных и что она всего один раз в жизни видела как разделывают добычу. Тогда, будучи совсем маленькой девочкой, она любопытства ради пробралась на задний двор, куда свезли туши кабанов после большой охоты. Милене потом долго снились ручейки из крови, взмахивающий огромным топором мясник и звук, с которым отточенное лезвие перерубало
