сержант понял, что перед ним весьма опасный противник.
Ладвиг обладал достаточной ловкостью, чтобы уклониться от ударов двуручника, но использовать против такого соперника меч стражника было бессмысленно. Бандит крякнул, взметнул своё грозное оружие, делая им широкий круг над головой. Не собираясь становиться манекеном для отработки ударов, сержант отступил в сторону, разминувшись со ржавым лезвием, что со свистом рассекло воздух перед его лицом. Древний шлем с глухим забралом давал слишком мало обзора нападавшему, и оставалось только позавидовать глазомеру, которым обладал разбойник. Пытаясь выработать стратегию защиты, Ладвиг огляделся по сторонам, его взгляд наткнулся на полупику, так и оставшуюся прикреплённой к седлу.
Увидев, с чем вышел против него сержант, бандит в голос расхохотался, снова занёс меч над головой. Трудно было ожидать, что он проникнется уважением к предмету, скорее напоминающему семифутовую зубочистку, чем оружие. Закованный в латы налётчик даже не предполагал, что Ладвиг способен вытворять при помощи этой щепки. Старые доспехи были неплотно пригнаны друг к другу, оставляя незащищённые места, в которые опытный воин мог легко попасть наконечником полупики.
Почувствовав первый болезненный укол, бандит негромко зарычал, после второго укола ойкнул, а когда его левая рука повисла плетью — выронил меч. Тем не менее, сдаваться верзила не собирался. Не став поднимать оружие, он сразу же пошёл вперёд, размахивая правой рукой в тяжёлой латной рукавице. Пару раз ему посчастливилось отбить удары сержанта, которому перестали удаваться точные колющие движения. Бандит начал двигаться быстрее и потихоньку теснить Ладвига к кустам на противоположном краю дороги. Неосторожное движение стоило сержанту полупики.
Наконечник застрял в доспехах разбойника, и тот с явным удовольствием переломил древко ударом руки. Не раздумывая долго, Ладвиг пригнулся, нырнув вперёд, проскочил между широко расставленными ногами верзилы. Поднялся с земли уже за спиной бандита, сжимая в руках его двуручник. Ржавчина изрядно попортила крепкую сталь, казалось, оружие должно весить не так уж много, на деле же всё обстояло иначе. Тяжеленный меч можно было использовать только полуклинковым хватом, взявшись ещё и левой рукой за лезвие ближе к середине.
— Отдай!, — прохрипел бандит. — Не смей касаться своими грязными лапами! Убью!
Ладвиг не стал дожидаться, когда угроза будет приведена в исполнение. Уклонившись от летящего в голову бронированного кулака, он точно вогнал остриё древнего меча в подмышечную впадину разбойника. Противник застонал и покачнулся. Такое ранение всегда считалось серьёзным, но Боги не обделили верзилу здоровьем, а напористости ему было не занимать. Глухо рыча, бандит попытался ударить врага повреждённой левой рукой. Сержант перехватил меч обеими руками за лезвие как дубину и, добавив к замаху движение корпуса, врезал тяжёлой крестовиной рукояти по забралу шлема. От удара предводитель разбойников зашатался и тяжело брякнулся на землю.
Помятое забрало отлетело в сторону, открыв взору Ладвига физиономию бандита. Его глубоко посаженные глаз смотрели на победителя с вызовом, сигнализируя о том, что их обладатель не смирился с поражением. Кровь из свежего пореза на небритой щеке смешивалась с катящимися со лба каплями пота и растекалась среди густой рыжей щетины. Несмотря на то, что лицо этого человека перекосило от боли и злобы, было в его облике нечто, отличавшее главаря от остальных членов шайки. Скорее всего, взгляд, выдававший человека, чей мыслительный процесс выходил за рамки обслуживания простых физиологических потребностей.
Бандит вдруг посмотрел на что-то за спиной Ладвига и произнёс:
— Не надо. Я хочу сказать…
Сержант не сразу повернул голову в ту сторону, и ему осталось только наблюдать, как обломок его же полупики вонзается в кровавое озерцо среди рыжей щетины. Поверженный верзила вздрогнул всем телом, снова захрипел и затих.
— Зачем?, — коротко спросил Ладвиг, когда увидел, кто нанёс смертельный удар.
— Вот уж не думал, что вы страдаете милосердием, господин сержант. — с иронией в голосе проговорил Эгон. — Из вас может получиться образцовый воин, если, конечно, сумеете искоренить в себе неуместную жалость к врагам. Вы серьёзно хотели даровать жизнь этому ублюдку? Он на вашем месте так бы не поступил.
— Он что-то хотел сказать. Почему вы не дали ему высказаться?
— Хотели послушать, как он умоляет вас о снисхождении? Сомневаюсь, что вы любите слезливые истории. Например, о том, как злой вечно пьяный папаша лишил его наследства и вышвырнул за ворота родового замка? Или что-нибудь подобное?
— В том, что вы сделали, доблести мало Эгон. — сержант сказал это, хоть и понимал, что такие слова чиновника не проймут. — Стоило ли убивать лежащего на земле беззащитного человека?
— Я могу дать вам хороший совет. — впервые в голосе чиновника прорезались снисходительные нотки. — Нет, не так. Очень хороший. Потому что мудрый и совершенно бесплатный. Если вы наступили на змею, господин сержант, раздавите её, пока она не ужалила вас первой!
— Сразу после того, как на нас совершили нападение, вы куда-то пропали, Эгон. — Ладвиг начал подозревать, что чиновник скрылся неспроста.
— Не нужно упрекать меня в трусости, господин сержант. Габи славная лошадка, но, к сожалению, не является неустрашимым боевым конём. Она очень испугалась и успела отдалиться на приличное расстояние, прежде я смог с нею совладать и вернуться обратно. Я появился как раз вовремя, не так ли?
