– Да и пьёшь, пока мордой в грязь не упадёшь.
Конюх согласно кивнул головой:
– Утром зайдёшь к нему в стайку, а он уже лежит – рога в пол, пьяней вина.
Козёл Борька чиркнул ладонью по горлу:
– В полной завязке, мужики, вшился…
Сжалился конюх, попросил бригадира:
– Ладно уж, Громобоюшко, пожалей козла. Оформи сторожем, капусту караулить. А там поглядим… А где твоя коза дачная? Ада, кажись?
– В Израиль сбежала…
– Ладно, мужики, хва трепать языком, что хвостом, – осёк бригадир. – Счас явится присидатель, будет прихватизировать колхоз. Дадим Варнаку ограбить нас средь бела дня?
Конюх встрепенулся петухом:
– Дадим… по толстому загривку. И будет не богат, а горбат… Не-е, бери, Громобоюшко, власть в свои руки. На тебя надёжа…
– Колхозники тебя, Громобой, все поддержат, – заверил козёл Борька. – Я в перву голову…
В контору рысью пробежал председатель с портфелем под мышкой, велел правленцам зайти в кабинет и, когда те уселись на лавке, сказал:
– Надо нам, господа скотники, пастухи и конюхи, колхоз приватизировать. Я скупаю все акции. Но коль наш колхоз – добро бесценное, беру даром.
Бригадир возмутился:
– Да вы и так растащили весь колхоз кто за гриву, кто за хвост. Каку холеру у нас ишо прихватизировать?!
– Земля осталась, – ответил председатель.
– Всё хошь прибрать к рукам на пару с Конским Врачом…
– Сообщаю: Конского Врача… то есть Агдама Фрейдыча Бухло я послал к Анаше Героинычу налаживать скотско-азиатские сношения.
– Понятно… Значит, хошь всё прихватизировать в свой карман. А нам шиш…
– Смолоду шараборил по чужим дворам, – вспомнил конюх. – Бывало, чо худо лежит, у его уже и брюхо болит, стибрить охота… Бывало, ишо и помолится на ночь глядя: «Господи, в чужу клеть впусти, помози нагрести да вынести…»
Бригадир грозно вздыбился над председателем:
– Я те чо, Варнак Горыныч, скажу: колхоз наши деды с отцами создавали… потом и кровью. И нам передали. И не тебе распоряжаться народным добром.
– Шта эта ишо за демога?! – привычно заревел председатель. – У нас теперичи сплошная демохратия, слобода слова, и не сметь мне перечить… Заводы и фабрики добры люди давно уж прихватизировали, пора и за землю браться… Так что, подпишите, что согласные насчёт прихватизации земли.
– У нас ничего не осталось… – зло сказал бригадир.
– Да уж, ни чирка[193], ни обутка, – досказал конюх
– …ничего не осталось, кроме земли. Наши отцы и деды за землю головы сложили…
– Ты, Громобой, мне демагогу не гони. Давай подписывай…
– Счас подпишу… – Бригадир, оглядевшись вокруг, высмотрел в углу свернутое в трубу красное знамя на берёзовом древке; подошёл, взял в руки знамя и огрел председателя.
Председатель, с воплем опрокинув стул, сломя голову кинулся из кабинета, но бригадир успел ещё раз огреть по председательской хребтине, а конюх крикнул вслед:
– Любишь, Варнак, чужу бороду драть, люби и свою подставлять!
В закатном зареве пылали избяные окна Боталы; по улице брело усталое стадо коров, оставляя после себя лисий хвост пыли. А возле правления совещались бригадир с конюхом, и козёл Борька вертелся возле мужиков. Бригадир, крылами разведя руки, словно борец перед схваткой, пошёл на «Алена Даллеса»; вырвал вывеску и кинул её наземь, а козёл Борька, чтобы выразить преданность Громобою, ещё попрыгал на вывеске.
– Дед Бухтин, ты куда «Илью Муромца» заховал?.. Тащи! Власть переменилась.
– Эт мы махом. Одна нога здесь, друга – там. – Конюх порысил на задний двор правления и вскоре вернулся с вывеской «Скотоводческий колхоз имени Ильи Муромца».
Бригидир прочёл и почтительно оглядел испоконную колхозную вывеску.
– Наш мужик – деревенский.
– Из-под града Мурома, из села Карачарова… – пояснил конюх.
– Но-но, знаю, знаю… – кивнул бригадир. – О Русском царстве-государстве пёкся денно и нощно…
