верить, что эта смерть развеет непостижимые для культурных умов чары, что сгущались на горе стране вокруг убитого „простеца“ и окружали его ореолом чего-то властного, мистического, фатального. Эта „темная“ смерть, эта кошмарная ночь смертельной „освободительной“ расправы. Все это переносит нас из обстановки современной жизни к давно изжитым остальною Европой временам Средневековья. И жутко ощущается при этом вся нравственная незрелость нашей России, вся отсталость ее государственности, весь вопиющий культурный недорост нашего государственного строя». Так или иначе, многие верили, что убийство «темного человека» точно разделит историю на «до» и «после».
В то же время в монархистской среде в конце 1916 года саму Государственную думу стали все больше считать источником смуты и пораженчества. К примеру, правые газеты «Земщина» и «Русское знамя» обзывали парламент «заразным гнойником», «затхлым вертепом» и т. п. «Дума перестала быть государственным учреждением и является сбродом лиходеев, покушающихся на ниспровержение установленного основными законами государственного строя, – писало одно из этих изданий. – Таких лиходеев надлежит разгонять и сажать за решетки».
«Ни вьюга, ни метель нам не помеха!»
Последнее Рождество Российской империи проходило, мягко говоря, в своеобразной обстановке. Обыватели и элита наперебой обсуждали недавнее убийство Распутина, сводки с фронтов все уже воспринимали с полным равнодушием, а о будущем, которое «новый 1917-й год нам готовит», думать и вовсе боялись. Впрочем, новогодние праздники, всегда покрытые неким ореолом сказочности и волшебства, даже в самое суровое время позволяли отвлечься от насущных проблем.
«Третье Рождество встречаем мы во время войны, – писал „Нижегородский листок“. – Два первых Рождества война еще мало отражалась на нашей жизни, но теперь она стала уже заметной у нас, далеко от фронта. Заметна благодаря дороговизне, растущей с каждым днем, так что многим уже с трудом приходится оплачивать свой хлеб насущный. А о том, чем прикрыть свое бренное тело, и думать не хочется, потому что цены на мануфактуру стали совсем недоступны, сапоги и калоши и при деньгах купить трудно… Затруднительным представляется запутанность нашего внутреннего положения, так как война заставила нас особенно остро почувствовать дефекты нашей общественной жизни. При мрачном отблеске, брошенном войною, точно при блеске молнии, дефекты эти выступили особенно ярко, так что прозрели и увидели их даже слепые».
Однако «дефекты» в преддверии Рождества все же отошли на второй план. Толпы народа устремились на базары в надежде прикупить мяса и других продуктов. Уж раз в году-то можно нормально пожрать?! Благо незадолго до Нового года правительство ввело «твердые таксы» на жизненно важные продукты. Правда, купить их по этой самой «таксе» было непросто, так что «шопинг» зачастую превращался в настоящее приключение.
«На Мытном туши по твердой цене продают! На Острожной у спекулянтов мясо отняли и распродажа идет! На Сенной мясо кончилось!» – с такими криками носились по улицам обезумевшие мужики и дамы. «Полицмейстер обходил базар на Острожной площади и Мытный двор, где были пущены в продажу найденные третьего дня на бойне 48 туш, – сообщала полицейская хроника. – Однако наблюдалось, что едва полицмейстер скрывался „из поля зрения“ мясоторговцев, как они начинали опять торговлю по повышенной расценке. На Мытном дворе в лавке Нищенкова для продажи по таксе лежали на прилавках две туши плохого мяса, но в подвале под прилавком было обнаружено несколько туш первосортного мяса, предназначенного для продажи по вольной цене… В Канавине на базаре у торговца Щедотова полицмейстер нашел 6 спрятанных в подвале туш, относительно которых торговец объяснил, что они уже проданы в лазарет, однако заявление это на проверке не подтвердилось, и тогда туши немедленно были пущены на продажу, после окончания которой мясоторговец был арестован».
Но гораздо больше современников удивляли не новые реалии торговли, как бы предвосхищавшие скорое советское будущее, а ажиотаж с новогодними развлечениями и балаганами. В то время как все газеты писали о тяготах на фронте и в тылу, толпы народа ломились в кино, клубы, театры и цирки. «Теперь даже все увеселения собирают публики больше, чем раньше, когда жизнь была спокойнее, – поражался один из журналистов. – Наверное, настроение, которым охвачены все, ищет выхода, ищет отвлечения, чего-либо, что заставило бы на время забыть о пропасти, о тех затруднениях, которые мы переживаем. И перед кинематографами собираются даже большие „хвосты“, чем перед продовольственными лавками… Человеку нужно отдыхать не только от работы, но и от забот, тревог, даже и от горя. Потому что со всем этим трудно жить, все это пригнетает, утомляет и требует перерыва».
Кризис, в котором оказалась страна, в очередной раз подтвердил поговорку «Кому война, а кому мать родна». Так, накануне Рождества общественность в Нижнем Новгороде была буквально шокирована новостями о покупках дорогой недвижимости в центре города. Так, на продажу был выставлен дом братьев Кемарских, выходивший углом на улицу Большую Покровскую и Театральную площадь. Постройка этого особняка обошлась хозяевам в 200 тысяч рублей, а владелец колониального фруктового магазина некий Худиянц решил отдать полмиллиона! То есть в тот период, когда государство предлагает еще туже затянуть пояса, отказаться от всяких «ненужных трат» и скинуться на очередной военный заем для фронта, а простой люд, в основной своей массе, не может позволить себе купить даже фунт свинины за 60 копеек, кто-то скупает дома за 500 тысяч! Откуда такие деньги?! Разжились буржуи на трудностях!
Кстати, на том история не закончилась. Когда о сделке узнал известный предприниматель М. Е. Башкиров, он тотчас предложил за этот дом на 100 тысяч рублей больше и в итоге «перебил» лот себе. Ну а потом московская фирма «Мюр и Мерилиз» предложила выкупить здание за миллион.
В это же время некий Гребенщиков приобрел за 170 тысяч рублей деревянные дома Кокарева на Покровке, с участком в 600 саженей. Это притом, что
