появившись из-за поросшего мхом громадного камня. Сантана вытащил кольт и пальнул крестьянину в горло — грохот смертельного выстрела понесло вдаль. Жертву, захлебывающуюся собственной жизнью, в танцевальном пируэте отбросило в сторону. Шокированный, я глядел на раненного: из подбородка в липкую темноту, орошая высохшую землю, ударил тяжелый кровавый фонтан. Сантана нетерпеливо потянул меня за рукав.
— Давай, шевелись! Это уже близится!
— Зачем… зачем ты его…
— Это всего лишь муляж. Ну, какого черта ты встал?!
И вот тогда, сворачивая за Сантаной к старинным столпам, вслушиваясь в затихающий стон фермера, в этом особенном, редкостном сопряжении собственного эго со своим, но и с чужим представлением о другом человеке, неожиданно получив возможность взглянуть на его мысли — я понял Сантану, понял то ледяное, нечеловеческое спокойствие и то змеиное, детское безразличие, с которыми он убил крестьянина, и с которыми мне же обрезал пальцы. Ведь по сути своей, Сантана этого не делал, на самом деле он вообще ничего не делал, для него все эти люди — и я сам, тогда, в вертолете — были ничем иным, как только подпрограммами огромной системы Иррехааре, светящимися персонажами из электронной игры, брызжущими электронной кровью на экран, пиксельными человечками, гибнущими от призрачных пуль и вновь рождающимися, после того, как бросить монету в автомат. Потому что все так было в действительности. Иррехааре — это гораздо большее, чем кажется сначала: это свобода от греха. В этих фантасмагорических мирах, родившихся по причине подделки чувств, невозможно совершить какой-либо плохой поступок (равно как и хороший), ведь сама идея поступка как такового для Иррехааре является совершенно чуждой — Иррехааре это царство желаний.
Нас заглотила радуга, а потом — переваренных Вратами — нас выплюнуло в редкий лес, состоящий из высоких деревьев; здесь лил ужасный дождь, блестели молнии, и гремел гром.
— Что это было!? — крикнул я, перебивая шум ливня. — Там, на небе?! Что это было?!
— Вирус, — коротко отрезал Сантана.
Я только и успел бросить взгляд на нашу никакую, военизированную одежду, как Сантана потащил меня через следующие Врата.
Темнота абсолютная. Под ногами хлюпает грязь. Воздух сухой, резкий, царапающий в горло; я начинаю давиться…
Следующие Врата.
Нас забросило в самый центр гигантской, отсыревшей бетонной пещеры. Километровой длины цеха освещались немногочисленными потолочными лампами, заливая пространство потоками желтоватого, анемичного света. Останки когда-то могучих машин, превратившихся теперь в чудовищные, проржавевшие скелеты, тихо умирали под стенками. То тут, то там можно было видеть поблекшие фрагменты надписей на немецком языке.
По временному мостику мы перешли над лужей черной маслянистой жидкости и вошли в следующую радугу.
На сей раз нас выплюнуло в нью-йоркском Центральном Парке.
Стоял поздний осенний вечер.
Где-то далеко кричала женщина.
Небо было покрыто беспокояще знакомой мозаикой реклам: в самом зените стояла «Кока-Кола», ближе к Манхеттену вращался серебряный круг логотипа Shoito, за ним блистали ІСЕС и ІВМ, и уже за нами феерией диких цветов с небосклона проецировался фильм, восхваляющий первую, еще экспериментальную серию домашних Церберов — GenLSTor. Выходит, это уже было время ICECа и Церберов, но вот «прививок» еще не было: их рекламы из полосы
Я осмотрелся по сторонам.
Сантана лишь пожал плечами на мой вопросительный взгляд.
— Иногда Аллах выбирает для расположения Врат самые странные места. Он не всегда использует местные предрассудки и мифологию.
С кривой усмешкой присмотревшись к костюмам, в которые мы были одеты, к нам трусцой направился низкорослый скин-калека. Инвалидность была вписана в каждое его движение, неполноценной была каждая частица его тела, столь же ненастоящими были и их соединения. Он казался случайным слепком десятка различных мужчин. Даже способ его передвижения говорил о некоторой случайности — его шаги были до удивительного нескоординированными. Только маска инвалидности не могла скрыть сил и энергии, дремлющих с этом искаженном совершенным уродством теле, его чудовищной «плотности»: это был великан, сжатый до размеров карлика.
Недоросток остановился в метре от Сантаны: кожа, ламинат, шипы, татуировки, серьги и цепочки.
— Черный, — хрипло шепнул он, глядя на Сантану снизу своими скошенными, непропорциональными глазами.
