красный цвет, на которые не следовало входить; их нарисовали после того, как двух местных раздавили беглецы из другого мира в самоходной ракетной установке, рассказал Сантана в форме анекдота.
На огромном лифте мы помчались куда-то вверх; автомат низким женским голосом перечислял названия очередных этажей Гадеса. Я ожидал развития событий, мне не хотелось ни о чем расспрашивать. Лламет пялился на меня — взгляд у него тоже был болезненный.
Лифт остановился, и мы вышли в сад. Присевшая под ближайшим деревом обезьяна — громадная горилла — зыркнула на нас исподлобья, как могут только обезьяны. На мне был серый комбинезон, на Сантане — блестящий костюм, Лламет тоже был одет как в предыдущем мире — и обезьяне что- то в нас не понравилось. Она поднялась, кашлянула и изогнутым пальцем указала на меня.
Сантана пожал плечами.
— Это не муляж, — вздохнул он.
Горилла не пошевелилась.
— Иди, сообщи Назгулу, — приказал Лламет.
Горилла подумала, подумала и вперевалочку отправилась в чащу.
Мы ожидали возле лифта.
— Что говорит Ерлтваховичич? — спросил Черный.
— А ничего не говорит. Изоляционист долбвный. Якобы, сейчас он ведет с Самураем переговоры через Внешний Мир.
— Не верю.
— А чего ты хочешь, это же Резной.
— Ну ты и расист!
— Скин человеку — волк.
— Тоже мне, скин…
Горилла вернулась, теперь она не имела ничего против моего присутствия.
Идя по искусственно одичавшему тропическому лесу, я сам удивлялся своему умению передвижения при столь низкой гравитации — ни разу я не зацепился за ветку, ни разу не сошел с аллейки. Скорее всего, это умение я приобрел лишь благодаря переходу сквозь Врата. Я размышлял над этим лишь затем, чтобы чем-нибудь занять свои мысли. Потом я увидал Назгула и, естественно, обо всем забыл.
Тот сидел на песчаном берегу реки в низком, плетенном из ивовых прутьев кресле, вытянув длинные ноги к самой воде. При этом он что-то бормотал под нос. Выйдя из тени аллейки, мы увидали его в профиль. Назгул был высоким. Был могучим. Он был самой тьмой, мраком бесконечной плотности, черной дырой, отлитой в форму человека. Окутывающий его бархатисто-черный плащ, не был столь черным, как его тело, которого попросту не было видно: настолько оно пожирало видимый свет. Он сам был дырой в этом дневном свете. Но вся всасываемая Назгулом энергия излучалась безумным багрянцем его глаз: он глядел осколками зеркала, украденного из самой преисподней. Железо обруча, сжимающего его череп, само должно было быть раскаленным.
— Господи мой, Иисусе Христе! Сантана, и где же это ты, черт подери, шатался?! — увидав нас, рявкнул он.
— Насколько я понимаю, Алес со своими коммандос не вернулся? — заметил на это Сантана.
— Что случилось, Самурай вас всех вырезал под корешок? Непобедимый Черный Сантана спартачил всю операцию?
— Восемь человек погибло, пара ребят без сознания не смогли восстановиться при переходе, Алекс отправился с ними по более широкой тропе. Я остался за башнями с этим вот чудом природы, после чего мы вернулись более быстрым путем. Алекс же уходил через Ледовые Поля — это очень медленный мир, так что его может не быть еще с неделю.
— И что же, на Полях его медведи слопали?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я тут провел небольшую вылазку на первый круг Внешнего Мира, имеется там такой мирочек с тремя солнцами и нулевым сопротивлением магии плюс высочайшим коэффициентом мифичности. Я там с определенного времени спонсирую местным один храм. Аллах был в хорошем настроении, так что я устроил полный сеанс. При случае, ни с того ни с сего, спрашиваю про вас. И что узнаю? За последние несколько дней через фазу смерти прошли все участники дружины, за исключением, как видно, одного тебя.
Сантана молчал.
— Ну? — продолжал давить Назгул. — Случай, или как? Или понятия не имеешь?
— И что я могу ответить? Извиняться, за то, что единственный не умер, не стану.
— Извиняться? Я что, хочу, чтобы ты извинялся? Нет, Сантана, это ты сам должен мне объяснить! Объяснить! Как такое возможно, что третий раз подряд ты чудом ускользаешь от смерти, в то время, как все вокруг гибнут, а ведь это, по крайней мере, не враги! А ты у нас тоже не Крени, не Самурай!
Назгул поднялся. Он был на две головы выше Сантаны, который сам превышал меня на ладонь, меня же самого карликом тоже не назовешь.
